Джером Клапка Джером - Увлекающаяся натура

Джером Клапка Джером УВЛЕКАЮЩАЯСЯ НАТУРА Рассказ

Jerome Klapka Jerome. «The Hobby Rider».

Из сборника «Наброски лиловым, голубым и зеленым».

(«Sketches in Lavender, Blue and Green», 1897)

Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.

Я приподнялся в постели и стал напряженно вслушиваться. Мне показалось, что кто-то пытается пробить наружную стеку молотком, завернутым в войлок.

«Грабители!» — решил я (все, что случается в этом мире после часа ночи, мы склонны приписывать грабителям) и задумался, почему взломщики решили, в буквальном смысле слова, взламывать дом, что, по-моему, является способом весьма странным, медленным и неудобным.

Глухие удары продолжались неравномерно, но безостановочно.

Моя кровать стояла у окна. Я протянул руку и раздвинул занавеску. Солнечные лучи заструились по комнате. Я посмотрел на часы — было десять минут шестого.

«И что за бестолковое время они выбрали, — подумал я про грабителей. — Пока они попадут в дом, наступит время завтрака».

Вдруг раздался звон разбитого стекла, и какой-то предмет, ударившись о штору, упал на пол. Я вскочил с кровати и распахнул окно.

Внизу, на лужайке под моими окнами, стоял рыжеволосый молодой человек в свитере и фланелевых брюках.

— С добрым утром! — весело крикнул он мне. — Вас не затруднит бросить мне назад мой мяч?

— Какой мяч? — спросил я.

— Мой теннисный мяч, — ответил он. — Он где-нибудь в вашей комнате. Прошел, как говорится, насквозь!

Я нашел мяч и кинул его в окно.

— Что вы, собственно, тут делаете? — спросил я. — Играете в теннис?

— Нет, только тренируюсь у стенки дома. Это прекрасный способ отработать удар.

— Но он не способствует покою окружающих, — ответил я, боюсь, несколько раздраженно. — А я приехал, чтобы найти здесь покой и тишину. Не можете ли вы заниматься этим в дневное время?

— В дневное! — передразнил он меня. — Да вот уже два часа, как рассвело! Но так и быть, перейду на другую сторону дома.

Он исчез за углом и принялся за работу на заднем дворе, где разбудил собаку. Потом я услышал, как зазвенело еще одно стекло и раздался чей-то сердитый голос, а затем я, очевидно, заснул.

Приехав на несколько недель в Диль, я поселился пансионе, в котором, кроме него и меня, других молодых людей не было, и я, естественно, проводил много времени в его обществе. Беглли был милым и веселым парнем, но он был бы куда приятнее, если бы меньше увлекался теннисом.

Теннису он отдавал в среднем десять часов в день. У него были партнеры-романтики, с которыми он играл при лунном свете, тратя половину времени на то, чтобы отвлечь участников от неспортивных увлечений, и партнеры-безбожники, с которыми он играл по воскресеньям. В дождливые дни он надевал непромокаемый плащ, галоши и отрабатывал подачу в одиночку.

Зиму он провел с родными в Танжере, и я спросил его, как ему понравилось это место.

— Гнусная дыра! — ответил он. — Во всем городе ни одного корта. Мы как-то попробовали играть на крыше, но mater^[1] нашла, что это опасно.

От Швейцарии он был в восторге и советовал мне при случае остановиться в Зерматте.

— Ах, какой там корт! — говорил он. — Забываешь, что ты не в Уимблдоне.

Впоследствии один из наших общих знакомых рассказывал мне, что однажды, глядя с вершины Юнгфрау на плоскую заснеженную поляну, окруженную пропастями, Беглли сказал:

— Видите площадку, там, внизу? Вот где можно было бы сделать недурной теннисный корт, только нельзя далеко отбегать от сетки.

Когда он не играл в теннис, не тренировался, не читал про теннис, он говорил о теннисе. В те времена кумиром теннисистов был Реншо, и Беглли до такой степени надоел мне этим Реншо, что в моей душе созрело преступное желание как-нибудь исподтишка убить Реншо и предать его останки земле.

Как-то вечером, когда дождь лил как из ведра, Беглли в течение трех часов подряд говорил о теннисе, упомянув имя Реншо, если я не сбился со счета, четыре тысячи девятьсот тринадцать раз. После чая он придвинул ко мне свой стул, упал на него и начал:

— Обращали ли вы когда-нибудь внимание, как Реншо…

Я перебил его:

— Предположим, что какой-нибудь меткий стрелок возьмет ружье и убьет Реншо — совсем, наповал, — будете ли вы, теннисисты, продолжать говорить о нем или перейдете на другую тему?

— Кто же станет стрелять в Реншо! — возразил он с негодованием.

— --">