Оноре де Бальзак - Урсула Мируэ

Оноре де Бальзак Урсула Мируэ

Мадемуазель Софи Сюрвиль^[1]

С истинным наслаждением, милая племянница, посвящаю я тебе эту книгу, сюжет и отделка которой удостоились твоей похвалы — а похвала юной девушки, не знакомой с жизнью света и верной всем тем благородным правилам, что внушены религией, дорогого стоит. С вами, девушками, шутки плохи, ибо вам потребны книги чистые, как ваша душа, а прочие книги вам читать не подобает, как не подобает вам и видеть Общество без прикрас. Тем больше оснований для гордости у автора, сумевшего вам понравиться. Дай Бог, чтобы привязанность ко мне не обманула тебя! Кто же вынесет моему детищу окончательный приговор? Будущее, которое ты, надеюсь, увидишь и до которого, возможно, не доживет твой дядя.

Бальзак.

Часть первая НАСЛЕДНИКИ В ТРЕВОГЕ

Всякий, кто въезжает в Немур^[2] со стороны Парижа, пересекает Луэнский канал, берега которого служат этому прелестному городку естественной оградой, а горожанам — живописным местом для прогулок. К несчастью, после 1830 года дома начали расти уже и за мостом. Если так будет продолжаться и дальше, город в конце концов утратит свое неповторимое очарование. Однако в 1829 году обочины дороги еще не были застроены, и почтмейстеру, высокому толстяку лет шестидесяти, обосновавшемуся однажды утром на самой середине моста, открывался превосходный вид на то, что на языке его ремесла именуется «лентой». Сентябрь сверкал всеми своими красками, над полями и дорогой плыл горячий воздух, на небе, ярко-синем даже у самого горизонта, не было ни единого облачка — верный признак крайней разреженности воздуха. Солнце сильно слепило глаза, и Миноре-Левро — так звали почтмейстера — приходилось прикладывать руку козырьком ко лбу. Он нетерпеливо переводил взгляд с поросших отавой прелестных лугов, расстилавшихся справа от дороги, на лесистые холмы, тянувшиеся слева до самого Бурона. Он вслушивался в топот копыт своих собственных лошадей и в щелканье кнутов своих собственных кучеров — эхо, отражаясь от холмов, доносило ему обо всем, что происходило в долине Луэна. Кого, кроме почтмейстера, не умиротворило бы созерцание долины, где пасутся стада, словно сошедшие с полотен Пауля Поттера^[3], неба, словно написанного Рафаэлем, и окаймленного деревьями канала, достойного кисти Хоббемы^[4]? Тот, кто бывал в Немуре, знает, что природа там не менее прекрасна, чем искусство, призванное одухотворять ее: немурскии пейзаж исполнен глубокого содержания и пробуждает мысль. Однако при виде Миноре-Левро художник забыл бы о пейзаже и бросился рисовать портрет этого буржуа: настолько своеобычен он был в своей заурядности. Представьте себе животное до мозга костей, и вы получите Калибана^[5], а это не шутка. Там, где верх берет Форма, Чувство исчезает. Почтмейстер, живое подтверждение этой аксиомы, принадлежал к числу тех существ, в которых буйство плоти мешает даже самому вдумчивому наблюдателю разглядеть хоть малейшее движение души. Синяя суконная фуражка с маленьким козырьком плотно облегала голову, выдающиеся размеры которой доказывали, что на свете есть еще много исключений, ускользнувших от мудрого взгляда Галля^[6]. Седые, лоснящиеся волосы, выбивавшиеся из-под фуражки, свидетельствовали, что люди седеют отнюдь не только от горя или умственных усилий. Широкие оттопыренные уши были, словно шрамами, изрезаны венами, до того набухшими, что казалось, из них вот-вот брызнет кровь. Лицо у почтмейстера, много времени проводившего на солнце, было сизо-коричневое. Глубоко посаженные серые глаза, хитро смотревшие из-под черных кустистых бровей, напоминали глаза калмыков, явившихся во Францию в 1815 году; если они порой загорались, то лишь от одной-единственной мысли — мысли о деньгах. Кончик приплюснутого носа был, как ни странно, мясистым. Толстые губы под стать отвратительному двойному подбородку, оплывшие, давно не бритые щеки, короткая жирная шея, повязанная дрянным шейным платком, истертым чуть не до дыр, довершали сходство с теми исполненными тупой мощи атлантами, каких нередко создают скульпторы. Миноре-Левро походил на эти статуи с той лишь разницей, что они поддерживают здания, а его главной заботой было поддержание собственного благополучия. Таких атлантов без земного шара на свете немало. Торс этого человека был словно каменная глыба; казалось, на вас идет вздыбившийся --">