Константин Константинович Случевский - Песни из «Уголка»

совсем не мне — другим назначено,

Но в минувший срок и для меня цвело!

Если б это все возникло по прошедшему,—

Как сумел бы я мгновенье оценить,

И себя в себе негаданно нашедшему

Довелось бы жизнь из полной чаши пить!

А теперь я что? Я — песня в подземелии,

Слабый лунный свет в горячий полдня час,

Смех в рыдании и тихий плач в веселии…

Я — ошибка жизни, не в последний paз…

«Часто с тобою мы спорили…»

Часто с тобою мы спорили…

Умер! Осилить не мог

Сердцем правдивым и любящим

Мелких и крупных тревог.

Кончились споры. Знать, правильней

Жил ты, не вкривь и не вкось!

Ты победил, Галилеянин!—

Сердце твое порвалось…

«Пред великою толпою…»

Пред великою толпою

Музыканты исполняли

Что-то полное покоя,

Что-то близкое к печали;

Скромно плакали гобои

В излияньях пасторальных,

Кружевные лились звуки

В чудных фразах музыкальных…

Но толпа вокруг шумела:

Ей нужны иные трели!

Спой ей песню о безумье,

О поруганной постели;

Дай ей резких полутонов,

Тактом такт перешибая,

И она зарукоплещет,

Ублажась и понимая…

«В темноте осенней ночи…»

В темноте осенней ночи —

Ни луны, ни звезд кругом,

Но ослабнувшие очи

Видят явственней, чем днем.

Фейерверк перед глазами!

Память вздумала играть:

Как бенгальскими огнями

Начинает в ночь стрелять:

Синий, красный, снова синий…

Скорострельная пальба!

Сколько пламенных в ней линий,—

Только жить им не судьба…

Там, внизу, течет Нарова —

Все погасит, все зальет,

Даже облика Петрова

Не щадит, не бережет.

Загашает… Но упорна

Память царственной руки:

Царь ударил в щеку Горна,

И звучит удар с реки.

«Еще покрыты льдом живые лики вод…»

Еще покрыты льдом живые лики вод

И недра их полны холодной тишиною…

Но тронулась весна, и — сколько в них забот,

И сколько суеты проснулось под водою!

Вскрываются нимфей дремавших семена,

И длинный водоросль побеги выпускает,

И ряска множится… Вот, вот она, весна,—

Открыла полыньи и ярко в них играет!

Запас подземных сил уже давно не спит,

Он двигается весь, прикормлен глубиною;

Он воды, в прозелень окрасив, породнит

С глубоко-теплою небесной синевою…

Ты, старая душа, кончающая век,—

Какими ты к весне пробудишься ростками?

Сплетенья корневищ потребуют просек,

Чтобы согреть тебя весенними лучами.

И в зарослях твоих, безмолвных и густых,

Одна надежда есть, одна — на обновленье:

Субботний день к концу… Последний из твоих…

А за субботой что? Конечно, воскресенье.

«Вот — мои воспоминанья…»

Вот — мои воспоминанья:

Прядь волос, письмо, платок,

Два обрывка вышиванья,

Два кольца и образок…

Но — за теменью былого —

В именах я с толку сбит.

Кто они? Не дать ли слова,

Что и я, как те, забыт!

В этом — времени учтивость,

Завершение всему,

Золотая справедливость:

Ничего и никому!..

«С простым толкую человеком…»

С простым толкую человеком…

Телега, лошадь, вход в избу…

Хвалю порядок в огороде,

Хвалю оконную резьбу.

Все — дело рук его… Какая

В нем скромных мыслей простота!

Не может пошатнуться вера,

Не может в рост пойти мечта.

Он тридцать осеней и весен

К работе землю пробуждал;

Вопрос о том, зачем все это,—

В нем никогда не возникал.

О, как жестоко подавляет

Меня спокойствие его!

Обидно, что признанье это

Не изменяет ничего…

Ему — раек в театре жизни,

И слез, и смеха простота;

Мне — злобы дня, сомненья, мудрость

И — на вес золота мечта!

«Старый дуб листвы своей лишился…»

Старый дуб листвы своей лишился

И стоит --">