Лев Исаакович Моносзон - Сердце пудренное

Лев Исаакович Моносзон Сердце пудренное

Сердце пудренное

Лирика

«Сердце пудренное» отпечатано в типографии «Автомобилист» в августе тысяча девятьсот семнадцатого года в количестве шестисот экземпляров, сто из коих выпущены любительским нумерованным изданием, отпечатанным на слоновой бумаге и переплетенным в материю.

Хрусталики семигранные

«Золотистые, нежные волосы твои…»

Золотистые, нежные волосы твои

поглажу ласково.

Тихо закрою глаза

поцелуем невинным и робким.

И на тонкой кисти,

в кружеве жилок синеватых и гибких

любовь заплетенной найду.

«Кожица на носике сморщилась…»

Кожица на носике сморщилась,

у губок эмалевых уголки засуетились,

разыскивая дорожку вниз.

Это значит –

детка хочет обидеться на меня.

Ах, скорее,

зайчиком-поцелуем закрою розовый ротик!

«И грех, такой алый и пряный…»

И грех, такой алый и пряный,

как женщины Рубенса,

безумно сорвет с побледневшего плечика

шелка, обвивающие страсть.

О, сколько радости будет

в поэме греха

и стыдливости!

«Дымок розоватый улыбнулся застенчиво…»

Дымок розоватый улыбнулся застенчиво,

улетел,

вкрался тихо в застывшее небо.

Ах, не ты ли, моя любимая,

обо мне вспомнила –

уронила нечаянно

неуловимо-нежный лепесток души?

«Впиться пьяным поцелуем…»

Впиться пьяным поцелуем

в розоватую матовость кисти,

зардеться огнем, взволнованно крикнуть,

и чувствовать остро,

что рядом, волнующе-близко –

ты, мое бешенство,

ты, моя радость!

«Улыбкой сверлю глаза…»

Улыбкой сверлю глаза,

велю вялому вареву сердца

гикнуть огонней радостью –

это ли ты, сын царицы,

печатающей пятками на панелях

символы расчесанного и расчетливого

безумия?

«Ноготки розовые, отточенные…»

Ноготки розовые, отточенные,

интимно и лукаво поблескивают над клавишами.

Песенка совсем тихая

ищет дверку к усталому сердцу.

Ах, не свести мне глаз

с теплого жемчуга

пугливого плечика твоего!

«Четко чеканю четки пульса…»

Четко чеканю четки пульса,

быстро скачу с качель на качели.

Воздух визжит изжитыми хлипами,

небо внизу – в Везувий везу его!

Эй, берегись – лисий я прихвостень!

Или не слышишь –

четкими четками чеканю пульс.

«Сдержанно и веско…»

Сдержанно и веско

ткем разговоры умные,

приподняли брови и кажемся себе

богами без престола.

Я в кресле бархатном – ты, моя девочка,

прикорнула уютно, задремала

от божьих разговоров.

«Черный воздух. Черное все…»

Черный воздух. Черное все.

Только одно ослепительно-белое лезвие –

зубы его.

Только два темной сепии бриллианта –

цари-глаза его.

Мир, отчего не бьешь в колокола?

Ведь это он, мой любимый, со мной говорит!

«Протянула чуть-чутной улыбкой…»

Протянула чуть-чутной улыбкой

лучики пыли серебряной к сердцу.

Быстрой пригоршней черного бисера –

фразой французской –

приказала хотеть.

Еще секунда – и я в кратере Этны!

Но я смеюсь – размеренно и четко.

«Опрокинула навзничь…»

Опрокинула навзничь.

Кинулась кошкой безумной. Сжала и душит.

Дыханьем прерывистым и пьяным

вплетает в тишину: «Хочу!»

Я удивлен. Я не знаю, молчать ли?

Ударить? Вонзиться иглой поцелуя?

Лукаво и тихонько запираю дверь.

«Бледные пальцы сжаты отчаянно…»

Бледные пальцы сжаты отчаянно,

и взгляд совсем гипсовый.

«Не любишь» –

губы хотят изваять из страдания.

Ну да – не люблю,

но сердце все в клочьях от боли.

Стою, насвистываю мотив из оперетки.

«Запрокину голову…»

Запрокину голову

поцелуем пьянящим и жадным,

гибким зверем обовью горячее нежное тело,

и пока не оторвусь от поалевших губок,

буду слушать, захватив дыхание,

как моя грудь

с твоей меняется сердцем.

«Приду…»

Приду,

улыбнусь немного устало и тихо,

и в матовый голос --">