Николай Алексеевич Некрасов - Том 3. Стихотворения 1866-1877

Николай Алексеевич Некрасов Собрание сочинений в пятнадцати томах Том 3. Стихотворения 1866–1877

Стихотворения 1866–1877

1866–1867

Сцены из лирической комедии «Медвежья охота»^*

Действие первое

Сцена третья

Зимняя картина. Равнина, занесенная снегом, кое-где деревья, пни, кустарник; впереди сплошной лес. По направлению к лесу, без дороги, кто на лыжах, кто на четвереньках, кто барахтаясь по пояс в снегу, тянется вереница загонщиков, человек сто: мужики, отставные солдаты, бабы, девки, мальчики и девочки. Каждый и каждая с дубинкою; у некоторых мужиков ружья. За народом САВЕЛИЙ, окладчик, продавший медведя и распоряжающийся охотою. По дороге, протоптываемой народом, пробираются, часто спотыкаясь, господа охотники. Впереди КНЯЗЬ ВОЕХОТСКИЙ, старик лет 65-ти, сановник, за ним БАРОН ФОН ДЕР ГРЕБЕН, нечто вроде посланника, важная надменная фигура, лет 50. Он изредка переговаривается с Воехотским, но оба они более заняты трудным процессом ходьбы. За ними МИША, плотный, полнолицый господин, лет 45, действительный статский советник, служит; здоров до избытка, шутник и хохотун; рядом с ним ПАЛЬЦОВ, господин лет 50-ти, не служил и не служит. Они горячо разговаривают.

Миша и Пальцов продолжают прежде начатый разговор.

Пальцов

…Что ты ни говори, претит душе моей

Тот круг, где мы с тобою бродим:

Двух-трех порядочных людей

На сотню франтов в нем находим.

А что такое русский франт?

Всё совершенствуется в свете,

А у него единственный талант,

Единственный прогресс – в жилете.

Вино, рысак, лоретка – тут он весь

И с внутренним и с внешним миром.

Его тщеславие вращается доднесь

Между конюшней и трактиром.

Программа жалкая его –

Не делать ровно ничего,

Считая глупостью и ложью

Всё, кроме светской суеты;

Гнушаться чернью, быть на «ты»

Со всею именитой молодежью;

За недостатком гордости в душе,

Являть ее в своей осанке;

Дрожать для дела на гроше

И тысячи бросать какой-нибудь цыганке;

Знать наизусть Елен и Клеопатр,

Наехавших из Франции в Россию,

Ходить в Михайловский театр

И презирать – Александрию.

Французским jeunes premiers в манерах подражать,

Искусно на коньках кататься,

На скачках призы получать

И каждый вечер напиваться

В трактирах и в других домах,

С отличной стороны известных,

Или в милютиных рядах,

За лавками, в конурах тесных,

Где царствует обычай вековой

Не мыть полов, салфеток, стклянок,

Куда влекут они с собой

И чопорных, брезгливых парижанок,

Чтобы в разгаре кутежа,

В угоду пристающим спьяна,

Есть устрицы с железного ножа

И пить вино из грязного стакана!

В одном прогресс являет он –

Наш милый франт – что всё мельчает,

Лет в двадцать волосы теряет,

Тщедушен, ростом умален

И слабосилием наказан.

Стаканом можно каждого споить

И каждого не трудно удавить

На узкой ленточке, которой он повязан!

Миша

Ты метко франтов очертил.

Пальцов

Одно я только позабыл,

Коснувшись этой тли снаружи,

Что эти полумертвецы,

Развратом юности ослабленные души,

Невежды, если не глупцы, –

Со временем родному краю

Готовятся…

Миша

Я понимаю.

Но не одних же пустомель

Встречаем мы и в светском мире:

Есть люди – их понятья шире,

Доступна им живая цель.

Сбери-ка эти единицы,

Таланты, знания, умы,

С великорусской Костромы

До полурусской Ниццы,

Соедини-ка их в одно

Разумным, общерусским делом…

Пальцов

Соединить их – мудрено!

Занесся ты, в порыве смелом,

Бог весть куда, любезный друг!

Вернись-ка к фактам!

Миша

Факты трудны!

Не говорю, чтоб были скудны,

Но не припомнишь вдруг!

Я сам не слишком обольщаюсь,

Не ждал я и не жду чудес,

Но твердо за одно ручаюсь,

Что с мели сдвинул нас прогресс.

Вот например: давно не очень

Жизнь на Руси груба была

И, как под музыку текла

Под град ругательств и пощечин:

Тот звук, как древней драме хор,

Необходим был жизни нашей.

Ну, а теперь – гуманный спор,

Игривый спич за полной чашей!

Пальцов

Вот чудо!

Миша

Чуда, друг мой, нет,

Но всё же выигрыш в итоге.

Засевши на большой дороге

С дворовой челядью, мой дед

Был, говорят, грозою --">