Алексикон - Задумал Чудо

лошадь,

А чистая макака!» —

Открыла обезьяна

Громадный желтый рот.

«Вот кораблекрушенья

Натерпишься, как страха, —

Ответил я, – и вселятся

И ты, и бегемот…»

Мы на песке сидели

С мартышкой и гиббонами,

Жевали, что осталось,

И пели про прибой.

Я на закат смотрел,

Но видел: макароны

В тарелке поднимались,

Маня опять домой.

Ее платья

Ее платья весьма необычны.

Вот хотя бы это – с котом:

На груди застукан с поличным

С недоеденным рыбьим хвостом.

И стеклянные розы дышат

На другом над кустом клубники.

Удивление: «Кто это вышил?

И какие раскуривал книги?»

А на третьем – бабочки дуются

В аристократический «преф»,

И пониже спины красуются

Черви, буби и даже треф.

А одно вообще очень нравится:

Желтый «любит – не любит» цветок,

К нему руки все время тянутся,

Чтобы дернуть за лепесток…

Может быть, вы ее поймете,

На двадцатом, со вставками кож,

Как в стареющем анекдоте:

Пасущий лошадок еж.

Паранойя

Скрип за дверью – от соседей

Или чужаков извне?

Уловил тона в беседе —

Подбираются ко мне!

И как будто все спокойно,

Тараканов нет в вине,

Но и нет команды «вольно!»,

Подбираются ко мне!

Быстрым шагом – на работу,

Слева тени – на стене…

Кошка, дворник или кто-то

Подбирается ко мне?

Ездил утром на рыбалку,

Камбалой лежал на дне:

Показалось, в катафалке

Подбираются ко мне.

Вчера прятался на льдине,

А сегодня – на Луне,

Кто-то там зелено-синий

Подбирался все ко мне…

Старт, и выстрел уже у виска

Старт, и выстрел уже у виска…

Мысли жерновом мелют сомнения,

А Судьба – игровая доска,

На которой ходы – озарения.

Холодает, хотя июль.

Эх, синоптики – лето сглазили!

Мне набор подарили дуль:

Шутки дня снова разнообразили.

По живому скребет пианино,

В «зебры»-клавиши – камень первый.

В погребок кто бы запер винный:

Подлечить по-французски нервы.

Спрячу совесть свою за тучами,

Разбежались – пролился дождь,

Запрягаю машину лучшими,

Женский голос: «Меня подождешь?»

Стихи нельзя оставить без присмотра

Стихи нельзя оставить без присмотра,

Они, как дети, что-то натворят,

С утра опять читаться будут бодро,

А к вечеру, с ангиной, невпопад.

По лбу мне рифма ложкой долго била:

«Ты как меня, Создатель, развернул?»

А я ответил: «Если бы любила,

То я бы даже раза не зевнул».

Надулись, как один, четверостишия:

«Однообразны мы – канву давай меняй».

А мне не хочется сморозить лишнего,

Я ж им не просто – мальчик-Подавай.

Пытаюсь строки холить и лелеять,

И выкупать, и вкусно накормить,

Они же мне: «Иди-ка на аллею

Проветри то, чем надобно искрить».

И нужно перестать мне обижаться,

Черкать впустую белые листы,

Бывает, мыслям надо отлежаться,

А не искать ближайшие кусты.

Кляксы в тетради сонной

Кляксы в тетради сонной

Плоскости портят страницам,

Черным перо многотонное

Давит их белые лица.

Пара скользящих строк,

Себя узнаю в многоточьях,

Не лев, не сатир, не бог,

Некто – из "самых прочих".

Музе сто рифм одолжил,

Смылась к другому – наглая.

В плен он ее захватил!

Как вызволять – на шпагах?

Волос вспотеет курчавый:

Сверху – блондин, низом – черен,

Творческие забавы

Заставят задвинуть шторы…

Не с музой, под вечер спасенной,

Не с незнакомкой блудливой,

Снова – с пером многотонным,

Вдумчиво, неторопливо.

Я, возможно, не умру

Я, возможно, не умру,

В облаках нашел лазейку,

Обманул судьбу-злодейку:

Юркнул в нужную нору.

Пусть покрутят у виска

Пальцем знающие люди,

Осуждая, не остудят,

Словно кружку молока.

Верю в то, что видел сам,

Не прошу поверить тоже,

Но в норе – окно и ложе,

А на ложе – души дам.

Дамы легкие, как феи,

Нежные, как все цветки,

Знатно лечат от тоски,

Ждут, и холят, и лелеют.

Гонят мысли о былом,

О себе, своем народе.

Кружат в плотном хороводе,

Метут память помелом.

Лет немного добавляют

Старо-древним волшебством,

Нереальным естеством

От Земли все отдаляют.

И родные не узнают,

Как лишился всех личин

Чей-то брат, и муж, и сын,

Раз познав не ту Свободу…

Если все-таки умру,

Незачем искать

--">