Александр Константинович Жолковский - Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология

или к более специальным модальностям (типа: Не поправить дня усильями светилен).

Случай полной абсолютности являет, например, двухчастное стихотворение Саши Черного «Два желания» (1909; № 180–181):

1. Жить на вершине голой, Писать простые сонеты… И  брать от людей из дола Хлеб, вино и котлеты.

2. Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради, Проснуться лет чрез сто.

Но такая эмблематическая краткость скорее редка: ИП тяготеет к структурной экспансии, представленной двумя основными вариантами. С одной стороны, это уже знакомое нам обилие однородных инфинитивов (как в блоковском «Грешить…»), с другой – доминирование одного-двух инфинитивов над многочленным, причудливо разветвленным периодом с множеством разнообразных падежных и предложных подчинений, обстоятельств, причастий и деепричастий, сочинительных синтагм, отрицательных оборотов и придаточных предложений, компенсирующих минималистскую монотонность базовой синтаксической схемы. Ср. образцовое в этом смысле стихотворение Зенкевича «В сумерках» (1926; № 227), относящееся к абсолютному подтипу А:

Не окончив завязавшегося разговора, Притушив недокуренную папиросу, Оставив недопитым стакан чаю И блюдечко с вареньем, где купаются осы, Ни с кем не попрощавшись, незамеченным Встать и  уйти со стеклянной веранды, Шурша первыми опавшими листьями, Мимо цветников, где кружат бражники, В поле, опыленное лиловой грозой, Исступленно зовущее воплем сверчков, С перебоями перепелиных высвистов, Спокойных, как колотушка ночного сторожа, Туда, где узкой золотой полоской Отмечено слиянье земли и неба, И  раствориться в сумерках, не услышав Кем-то без сожаленья вскользь Оброненное: «Его уже больше нет…».

Б. Второй, менее впечатляющий, но широко распространенный тип ИП – достаточно длинные (не короче трех членов) инфинитивные серии, зависящие от управляющих слов/конструкций^[4]:

Печальная доля –  так сложно, Так трудно и празднично жить , И  стать достояньем доцента, И критиков новых плодить ;

Я  хотел бы ни о чем Еще раз поговорить , Прошуршать спичкой, плечом Растолкать ночь, разбудить;

Как хорошо с приятелем вдвоем Сидеть и  пить простой шотландский виски И, улыбаясь, вспоминать о том, Что с этой дамой вы когда-то были близки.

Многочисленны, разумеется, пограничные случаи. Так, текст может быть на каких-то участках финитным, личным, на других – абсолютным. Ср.:

О  тебе , о  себе , о России <…> Мы все перед ней в ответе. Матерям  – в отместку войне, Или в чаяньи новой бойни, В любви безуметь вдвойне И  рожать для родины двойней. А  нам  – искупать грехи Празднословья. Держать на засове Лукавую Музу. Стихи Писать не за страх, а за совесть.

В этом стихотворении Парнок срединный фрагмент (Матерям… безуметь и рожать…) лишь квазиабсолютен, а далее с ним сочинена уже отчетливо перволичная конструкция (А нам… искупать… держать… писать…).

А «Заглянуть» Бальмонта (№ 113) абсолютно почти полностью (включая название) и лишь в конце соскальзывает в личный план (опять-таки ввиду появления нам):

Позабывшись, Наклонившись, И незримо для других, Удивленно Заглянуть , Полусонно Воздохнуть, –  Это путь Для того, чтоб воссоздать То, чего нам в этой жизни вплоть до смерти не видать ^[5].

Но наиболее распространенный тип пограничности между зависимым ИП и абсолютным – это, конечно, длинные серии, подчиненные какому-то управляющему слову, но по мере удаления от него воспринимающиеся как все более автономные, практически абсолютные.

Таковы, например,

• две из четырех строф державинского «Снигиря» с десятком однородных инфинитивов:

Кто перед ратью будет, пылая, Ездить на кляче, есть сухари; В стуже и зное меч закаляя, Спать на соломе, бдеть до зари; Тысячи воинств, стен и затворов С горстью россиян всё побеждать? Быть везде первым в мужестве строгом Шутками зависть, злобу штыком, Рок низлагать молитвой и богом; Скиптры давая, зваться рабом; Доблестей быв страдалец единых, Жить

--">