Александр Габриэль , Изя Шлосберг - Modus Operandi. Стихоживопись

где нас нет — там звёзды падают на снег,

и нежатся людские сны в уютных складках тишины.

Там, где нас нет, где есть не мы — там ни болезней нет, ни тьмы,

и белый лебедь на пруду качает павшую звезду.

Там, где мы есть — пожатье плеч и невозможность нужных встреч,

да на губах — токсичных слёз прогорклый медный купорос.

Осколки глупого вчера, зола погасшего костра…

И лишь в наушниках слышна «Кармен-сюита» Щедрина.

Как облаков изломан строй! Ружьё на стенке. Акт второй.

И хмуро смотрит пустота со строк тетрадного листа.

Чуть пылью тронутый плафон и листьев красно-жёлтый фон

должны бы создавать уют… А вот поди ж — не создают.

Почти дождавшись счета: «Три!», я — в этом скорбном попурри,

я в этом чёрно-белом дне — песок на океанском дне.

И нет дороги кораблю… Лишь нежность к тем, кого люблю,

с которой я имел в виду сойти со сцены, и сойду.

Уход

Вот человек уходит. Как талый лёд,

как самолётный след, как простудный вирус.

А на губах — болезни седой налёт.

Сами же губы — ломкий сухой папирус.

Жизнь превратилась в тень, ветерок, зеро.

Больше не будет времени, чтоб проститься…

Где-то, в каком-то дьявольском турбюро

снова в продаже туры по водам Стикса.

Не повернуть обратно на той черте,

и не свести иначе баланс по смете…

Поздно. И в полумраке застыли те,

кто осознали смерть, но не верят смерти.

На лавочке

Присесть на лавочку. Прищуриться

и наблюдать, как зло и рьяно

заката осьминожьи щупальца

вцепились в кожу океана,

как чайки, попрощавшись с войнами

за хлебный мякиш, терпеливо

следят глазами беспокойными

за тихим таинством прилива,

и как, отяжелев, молчание

с небес свечным стекает воском,

и всё сонливей и печальнее

окрестный делается воздух.

Вглядеться в этот мрак, в невидное…

От ночи не ища подвохов,

найти на судорожном выдохе

резон для следующих вдохов.

Но даже с ночью темнолицею

сроднившись по любым приметам —

остаться явственной границею

меж тьмой и утомлённым светом.

Меланхолия осени

Стынут воды в Гудзоне — практически так, как в Неве,

и подходит к концу солнцедышащий видеоролик…

Меланхолия осени в рыжей блуждает листве.

Ты и я — оба чехи. И имя для нас — Милан Холик.

В октябре нет границ, и я вижу мыс Горн и Синай,

и за шпили Сиэтла усталое солнце садится…

Осеняй меня, осень. Как прежде, меня осеняй

то небрежным дождём, то крылом улетающей птицы.

С белых яблонь, как вздох, отлетает есенинский дым.

В голове — «Листья жгут» (композитор Максим Дунаевский).

Нас учил Винни-Пух, что горшок может быть и пустым.

Всё равно он — подарок. Подарок практичный и веский.

К холодам и ветрам отбывает осенний паром,

и нигде, кроме памяти, нет ни Бали, ни Анталий…

А поэт на террасе играет гусиным пером,

и в зрачках у него — отражение болдинских далей.

Курсы английского

В ту осень носились молнии в небе низком,

и в воздухе плотным комом стояла влага…

Они занимались вместе в кружке английским.

Она оставалась. Он — уезжал в Чикаго.

Обоим хотелось ближе сидеть друг к другу

над книгою Бонк. Им было вдвоем — спокойней…

А после — она спешила домой, к супругу.

Он мчался к жене, беременной скорой двойней.

И сладок был Present Perfect в прохладном зальце

под дождь, равнодушно бьющий по старой крыше..

И только в конце --">