Владимир Михайлович Костельман - ПГТ Крапивное. Том первый

На колоссальных скоростях,

Намного больших, чем трамвая,

Мы тоже двигалися так,

Шум никакой не поднимая,

Дела оставили и отдых,

Врезались вдруг в упругий воздух,

Потом стремглав обратным ходом,

Где тел подавленным банкротам,

Через плечо шептали «уууу»,

Пока свинцовые к своим

Былым растениям прильнув

И пригарцовывая, «иииии»

Произносили наслаждаясь.

Потом другие к нам слетались.

Мурашек мелких и рептилий,

Половник, яблоко, колонна

Плясали, тратились, кутили

Злорадно, дико, неуёмно.

17.04.18

«Ладно, нет никакого пера. Есть гелиевые…»

Ладно, нет никакого пера. Есть гелиевые,

Преимущественно чёрные стержни, и из синего пластика

Сборный корпус. В каком-то смысле это подмена его,

В каком-то между ними — пропасть в степени пропасть.

До конца если быть честным, сейчас я пишу вообще в девайсе,

Это со мной не часто, всё же блокнот удобней, но нынче так,

Представляю, как сидит потом над текстами какой-нибудь вася

И комментирует особенности в их шрифтах,

Дескать, это написано от руки, а вот это кеглем, —

Всё неспроста, не мелочь, но продуманный элемент,

Мир как бы поделён автором на два, в айфоне писал о верхнем,

О нижнем — только в самсунге, а в блокноте исключительно, что их нет.

19.04.18

«Желта бумага, грифель порист…»

Желта бумага, грифель порист,

Но чем же виды замени,

Будь заграждений должным образ,

Которым сделаны они,

И отделяющие нас

От сном пресытившихся глаз?

Крошится мел, рисую своды,

Грозится сокол несть в когтях

Не различить, иль огнь, иль воду,

Иль, рисовальщику в угоду,

Музы’ки панцирь на китах

Ещё не слышимых гармоний.

Желта бумага. Обрамлённый

Непроницаемой завесой,

Сказует грифель новый холм,

Подвержен музе неизвестной,

Увит левкоем, ивняком,

Крошатся крылия мелком,

И всё рачительнее птица

Музы’ки панцирем трудится.

Тепло очам от свежих лир

Незримый лес, растущий мир…

И кто расскажет юным лисам

Им будет зайц иль, может, тигр?

Но я устал от этих майс

Однажды, пусть им будет зайц.

20.07.17

«Иные — зонтики подняли…»

Иные — зонтики подняли,

Но хоть чехол себе пошей,

Мы все идём под голубями.

Не подгадаешь, чей — точней.

Тяни билет на те же темы:

Различий бестолочь и хлам,

Душой поздравленные, где мы,

Как раз от имени чехла.

Чумной заводится моторчик.

Отчалит лодочка, бай-бай,

На всех концов единый прочерк

Кем отдают позалипай.

24.06.18

«Был прав бы цирк, где нами оживили…»

Был прав бы цирк, где нами оживили

Тот стейк-мистейк, что в sangre — на sarten,

Как раз те дни сорили чаевыми,

Как раз на ночь не хватит им затем.

Не хватит нам на сбить хоть что-то, кроме,

В том липком тире, жестяной болван,

Ни меткости, ни призовых в синдроме

От, на словах: не те, кто — по словам.

Вот этот цербер, — надувная панда,

Восточный шершень сочного бревна

Нам подают которым из серванта

Портрет меня но в рамке не меня.

Завидуй, шредер, острому подтексту,

Лети как та корейская морковь,

Из уважения к оставленному месту,

Стремительная к дырке нелюбовь.

Вот жестяной болван, пускай и тратит,

И весь свой тир, и панд, и меткий глаз,

На рост бревна, чтоб — поведётся, лапоть,

Распустит ветки, листья, пенопласт.

Нас нет древней (амёбы — исключенье),

Нас метче нет (коль речь о провиант),

Но реку взять — что б делало теченье,

Не существуй бы устий étudiant.

Что учит он из высших заведений

Трухлявым раком, сеткой карася,

Попёртый поц, возможно, даже гений,

Из неких лилий, заводью скользя?

Ха-ха, стреляйтесь! Вешайтесь в прихожей!

Мечи вонзите в vientre, abdomen!

Цедите всё, что вывернуто кожей,

Такой же кожи компаса взамен.

--">