Василиск Гнедов - Крючком до неба

приятен

Проведен на Олимпе

Не было пятен

Ни на одном из нимбов

14 февраля 1975

«Будьте любезны птички…»

Будьте любезны птички

Приготовьте пожалуйста песни

Чтобы с эхом вести переклички

И конец весны был чудесней

Я вот готовлю стишок

Приходится заменять вас

Флаг поднимаю на шток

И открываю Парнас

На нем стою я один

Поэтов больше нет

Глазом куда ни кинь

Василиск всегда Василиск

Никакой не нужен Пегас

Идет на любой риск

Хоть может наделать проказ

1975

«ем я куриные яйцы вкрутую…»

ем я куриные яйцы вкрутую

креветок и крабов и мидий

даже с устрицей флиртую

как делал это Овидий

21 апреля 1976

«золотое яблоко…»

золотое яблоко

сколько же ты весишь

посмотрю я на бок

и не вижу спеси

украшенье сада

сладость бесконечная

и не надо падать

будь на ветке вечно

ты золоче золота

ведь его не кушают

в тебе столько солода

до самых верхушек

1976

«золотая весна…»

золотая весна

красоты небосвод

каждый день допозна

поёт хоровод

я хочу вечно жить

я хочу вечно петь

солнце верный мой щит

и вечен свет

18 мая 1976

«Взамен большого солнца…»

Взамен большого солнца

Явилась небольшая туча

Осветить не может полностью

А лишь глазенки пучит

А солнце скрылось за нею

Даже днем не выйдет

Ему не капает за шею

Себя не хочет выдать

И мы закрыты от лучей

Голова у нас ночная

И ждем как будто палачей

От тьмы избавиться нечая

21 января 1978

«Тополь машет одной веткой…»

Тополь машет одной веткой

Чуть не на километр

Держит тополь ее крепко

Как письмо в конверте

Когда разыграется ветер

Ветка качается в воздухе

Во все стороны вертит

В виде какой-то повозки

25 сентября 1978

«А теперь с туманом доходят…»

А теперь с туманом доходят

Из тумана выбрать не смог

Прошли за ними годы

Все в несколько строк

Пою и перепеваю это

Туманы мои растуман

Теперь уж не лето

Смешалось всё и лето и зима

И путает всё под ногами

Пришла к нам матушка сама

И хлопает снежными белками

Но вот пришел всему конец

А большой зимы скупец

17 октября 1978

«Настоящим во мне не странным…»

Настоящим во мне не странным

Настоящим солнцем я

Покрываю себя

Нет только камня

Да и солнца не спрятать лучей

Не пряча в свете плечей

1978

Алесандр Туфанов назвал все отклонения в собственном творчестве от авангардной поэтехники «срывами». В стилистике такого «срыва» пишет поздний Василиск Гнедов:

Вы посмотрите как кобель

Гоняется за сукой

Щенкам готовя колыбель

Становится он злюкой

Гребет всей лапою траву

Ползет на брюхе нежно

И к ней склоняет он главу

И ласковый и нежный

Щенки получатся наять

И злые и нюхливы

И вам наверно не понять

Собаки как счастливы

Забавно, но это стихотворение напоминает «Героическое», включенное Алексем Чичериным в «Канфун» (такой же «срыв»):

А я клянусь: ——— спули мёд сбирая

твоих неровностей толкучий яд

на них таким я жеребцом взыграю,

что ты родишь тринадцать жеребят.

О поздних стихотворениях Гнедова в его «Собрании» (Trento, 1992) интересно написал мне редактор журнала «Urbi» Кирилл Кобрин:

«Во-первых, это поэзия вне современного ей контекста; она не „современна“ (в смысле чему-то), она существует в вакууме, как какой-то „одинокий голос человека“, не рассчитывающий не то чтобы на ответ, а даже на эхо; поэтому он жутковат, этот голос, голос „человека, подсчитывающего свое достояние перед лицом небытия“; сходный эффект вызывают некоторые вещи Беккета. В то же время, стилистически – сколь разнообразно: и Северянин и Олейников… И, во-вторых, страшный, глухой, подземный экзистенциальный опыт человека, пережившего надолго свою эпоху, свою славу, вызывает какой-то нехороший интерес. Нехороший, но жгучий. Это нечто сродни интересу к загробному существованию. Если человек пишет свои, действительно, „замогильные записки“, то кажется, что он знает недоступные нам тайны. И мы читаем его „позднее“ с большим интересом, чем „раннее“, известное, утонувшее в лаврах и свисте критике. Так князь Вяземский интересен сейчас не --">