Николай Николаевич Асеев - Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

землю – планетой престольной;

Мне велено ведать немудрой наукой,

что царское счастье – веселье поэта;

Да будет мое ликованье порукой

твоих горностаев – родная планета!

1911

Старинное

Юлиану Анисимову

В тихом поле звонница

точит малый звон…

Все меня сторонятся,

любил – только он.

Он детина ласковый,

тихой да простой, –

против слова царского

знался с сиротой.

Вышел царь на красное

широкое крыльцо:

потемнело властное

царское лицо;

и, махнувши белою

жестокой рукой,

пустил душу смелую

на вечный покой.

Не заплачу, не покаюсь, грозный царь,

схороню лихую петлю в алый ларь,

схороню под сердцем злобу да тоску,

перейду к реке по белому песку,

кину кольца, кину лалы да янтарь –

не ласкать меня, пресветлый государь!

1910

Москве

Константину Локсу

И ты передо мной взметнулась,

твердыня дремная Кремля, –

железным гулом содрогнулась

твоя священная земля.

«Москва!» – и голос замирает,

и слова выспреннего нет,

взор опаленный озирает

следы величественных бед;

ты видела, моя столица,

у этих древних алтарей

цариц заплаканные лица

и лики темные царей;

и я из дальнего изгнанья,

где был и принят и любим,

пришел склонить воспоминанья

перед безмолвием твоим…

А ты несешь, как и когда-то,

над шумом суетных шагов

соборов сумрачное злато

и бармы тяжкие снегов.

И вижу – путь мой не случаен,

как грянет в ночь Иван: «Прийди!»

О, мать! – дитя твоих окраин

тоскует на твоей груди.

1911

Eritis sicut dei!^[1]

Верьеры неба отсияли,

земные – тщетно плавят тьму;

но навсегда седые дали

открыты взору одному.

Когда луны кровавый кратер

зальет замолкших башен фронт,

восходит тяжко император

на обветшалый горизонт.

Нас не покинул до сих пор ты,

и не у тех безумных скал

твои железные ботфорты

державный холод приковал!

Устав ступать за величавый

гранитный помыслов порог,

здесь, у пределов крайней славы,

ты стал – замолк – и изнемог

И, оплывая хмурым оком

недовершенное тобой,

маячишь над судеб потоком

неописуемой судьбой.

1911

Безумная песня

Рушится ночь за ночью.

Падай, безумье, падай!

Мы пленены воочью

грозной твоей усладой.

Только метнет прожектор

резкую ясь – и снова

темный уходит Гектор

от очага родного.

В небо бросайтесь, в небо,

грохотом сумрак взроем, –

с нами, кто смертным не был,

кто родился героем!

Там в золотом убранстве,

в мощи вечного пыла

плавает зоркий ястреб –

гонщик яростнокрылый.

Мы ж из-под вечных ярем,

из-под теснин окружных

разом в него ударим

воем тетив содружных.

1912

Стихи с кардамоном

Когда зажгут эти свечи

и дождь ударит о крышу,

какие скучные речи

опять я нынче услышу!

Я снова вспомню о мифах –

извечных спутниках славы,

о птицах-иероглифах,

о тиграх острова Явы.

Там злые пляшут москиты,

свивая пышные гнезда,

а мне – родные ракиты

холодные застят звезды.

И вас, золотая Джерси,

и вас, чьи очи так сини,

чьи к небу подъятые перси

похожи на апельсины.

Ах, сердце снова так радо

плениться гордою позой!

Тогда на сбор винограда

с кинжалом вы шли и с розой.

Как ваши легкие ноги,

касаясь жаркого лона,

приплясывали по дороге,

топча цветы кардамона!

Я вам подарил ожерелье,

таэли и алый гарус,

и вновь за безвестной целью

подъял зазвеневший парус.

Не вы ли на знойных плитах

зовете меня обратно,

что вновь на моих ланитах

горят поцелуев пятна?!

1911

Башня королей

В далеком поле вечер,

а здесь и свет и боль…

О, где твой белый кречет,

покинутый король?!

Замолкнули забавы,

отпел ловитный рог,

не светят звезды славы

на бедственный порог,

И мантии богатой

державные цвета

и звонкий меч и латы

сменила нищета.

И видит вдаль бегущий

суровый мореход –

над королевской пущей,

над копьями ворот…

И вдруг, убавив шагу,

салютует с морей

приспущенному флагу

на башне королей.

1910

«В лесу

--">