Лидия Давыдовна Червинская - Стихотворения

* Кто же из нас не писал завещания

(несколько слов в назиданье другим),

кто не обдумывал сцены прощания

с жизнью немилою… с ней – или с ним?

Все оказалось гораздо банальнее,

не романтический выдался век.

Не отправляется в плаванье дальнее,

не умирает легко человек.

Годы идут, забываем войну.

Старость подходит, а хочется жить –

пусть безнадежно, но только любить…

Или уехать в чужую страну,

слышать вокруг незнакомый язык.

Счастье, удача – всегда впереди,

к переселению – кто не привык…

Но почему замирает в груди сердце?

Как будто бы ночью пасхальной

в церкви холодный подул ветерок…

Дрогнул и вспышкою вспыхнул прощальной

тонкой свечи огонек.

* * *

Для большинства уже давно

Россия – одноцветное пятно

на пестрой карте двух материков.

Язык, который можно изучать

в числе второстепенных языков.

И песни (милые – их пела мать).

Для некоторых в слове этом

Мечта нетленная, как первая любовь

(в деревне, тем последним летом

до первой мировой войны

и революции). Своя, чужая кровь –

и, может быть, сознание вины.

Для нас Россия: сумрак, детство,

как сказка, жуткое, тревожное, как звон

колоколов невидимых церквей…

Растраченное дедово наследство,

необъяснимый вещий сон.

И все-таки… всей сущностью своей

нам так близка судьба ее поэта –

трагическая, как она сама,

как смысл молитвы, как слова завета

или проклятия…

Как не сойти с ума?

* * *

Эта Пасха почти настоящей была.

Как бывает у добрых людей,

дети красили яйца. За несколько дней

золотые пеклись куличи…

И доверчиво таял весь мир от тепла

желтым воском пасхальной свечи.

И казалось, что купол церковный высок,

что понятны слова литургии.

И хотелось так верить, как верят другие…

Если правда, что путь наш, как вечность,

далек,

то разлука, как жизнь, коротка…

А тоска по тебе – как живой стебелек

облетевшего за ночь цветка.

* * *

Еще как будто не стемнело,

но неба цвет уже не тот.

Лицо приподнято несмело,

полуоткрыт по-детски рот.

Деревья городского сада

синеют легкою листвой…

Не в этой встрече ли награда

за романтизм печальный твой?

В заботе о чужой весне

неопытной, нетерпеливой…

Ждать, чтобы высоко в окне

зажегся свет. Брести потом

походкою неторопливой,

с газетой, свернутым зонтом,

под майским шелковым дождем.

* * *

По линии меридиана,

при входе в Люксембургский сад

скамейка у ствола каштана.

Здесь столько лет тому назад…

Так начинаются сказанья,

так зарождаются стихи…

Так – искупив свои грехи –

мы не меняемся ни в чем.

Ты слушаешь мое признанье

и вспоминаешь о своем.

* * *

По улице вдоль Люксембургского сада

мы долго бродили, встречая рассвет.

Казалась прозрачной и хрупкой ограда.

Казалось, что большего счастья не надо –

казалось, что горя возвышенней нет.

Все те же упреки, такие же просьбы –

кого и чему научила любовь?

Едва ли придется, но если пришлось бы,

удел незавидный я выберу вновь,

предпочитая удаче любой

надежду на встречу – и гибель – с тобой.

* * *

Это было в памятном июне

в девятьсот сороковом году.

Светлой ночью было полнолунье

поезд обстреляли на ходу.

Раздавались возгласы и стоны

в словно обновленной тишине,

и лежали мертвые вагоны,

как тела убитых, на спине.

С легким треском рассыпались пули,

мирно, как кузнечики в траве.

Страх совсем исчез не потому ли,

что в опустошенной голове

промелькнула мысль, как предсказанье:

сразу умереть не всем дано,

мне с тобою суждено свиданье,

долгое терпенье суждено…

Это было страшной ночью, летом.

Путь был залит ярким лунным --">