Александр Поуп - Опыт о критике

принаряжала, как могла,

Дабы казалась госпожа милей.

Теперь иные нравы у людей.

Для тех, кого отвергла госпожа,

Бывает и служанка хороша;

На бардов поднял их же меч зоил^[2],

Не терпят люди тех, кто их учил.

Так, вызубрив прескрипты докторов,

Аптекарь роль врача играть готов,

Предписывает, лечит — и притом

Врача же обзывает дураком.

Тот, нахватавшись разной чепухи,

Дает рецепты, как слагать стихи;

А тот грызет страницы древних книг

(Ни моль, ни время так не портят их);

Иные, вовсе не вникая в суть,

Ученостью стремятся щегольнуть;

Другие так сумеют объяснить,

Что исчезает всякой мысли нить.

Но если кто решил судьею стать,

Тот должен древних превосходно знать:

Характер, коим обладал поэт,

Его труды, их фабулу, сюжет,

И понимать, вживаясь в старину,

Его эпоху, веру и страну.

Кто в этом совершеннейший профан,

Тот будет не судья, а критикан.

Гомера с наслажденьем изучай,

Днем прочитал, а ночью размышляй;

Так формируя принципы и вкус,

Взойдешь туда, где бьет источник Муз;

И стих сопоставляя со стихом,

Вергилия возьми проводником.

Когда Марон с подъемом молодым^[3]

Задумал труд — бессмертный, как и Рим,

Казалось — кто и что ему закон,

Лишь из Природы жаждал черпать он;

Но, в дело вникнув, прочим не в пример,

Открыл: Природа — это сам Гомер.

И дерзкий план теперь уже забыт,

Теперь канон строку его стесни,

Как если выверял бы Стагирит^[4].

Каноны древних принимай в расчет,

Кто верен им — Природе верен тот.

Но даже точных предписаний свод

Предусмотреть не может всех красот,

Нередко счастье помогает тут,

Венчающее хлопотливый труд.

Поэзия как музыка; она

Невыразимой прелести полна,

Здесь не научит метод никакой,

Все мастерской решается рукой.

Где в правилах означился пробел

(Все правила имеют свой предел),

Там допустимо вольностью блистать,

И вольность может предписаньем стать.

Стремясь дорогу ближнюю найти,

Пегас свернет с обычного пути

И, преступив известного черту,

Неведомую сыщет красоту;

Еще умом ее мы не поймем,

А уж во власть ей сердце отдаем.

Природа так же действует на нас:

Когда привык уже к равнинам глаз,

Глубины бездн или громады гор

Неудержимо привлекают взор.

Так вдохновенно согрешит талант,

Что возмутится разве лишь педант.

Да, нарушали древние канон

(И короли обходят свой закон),

Но, современник, ты остерегись!

А посягнув, смотри — не оступись;

Пусть в этом будет крайняя нужда,

И прецеденты припаси тогда.

Иначе честь и имя отдадут

Немилосердной критике на суд.

Такую вольность мастера сочтет

Иной, у древних даже, за просчет;

Но посмотри все в целом и поймешь,

Что вовсе то не промах и не ложь.

Ужасно искажаются черты,

Когда вблизи картину смотришь ты,

Но издали она являет вид,

Который красотой тебя пленит.

Умелый вождь, полки бросая в бой,

Не поведет их строем за собой,

По обстановке будет поступать,

Скрывать всю силу, даже отступать.

Такой прием отнюдь не ложный шаг,

Не поступает мастер как простак.

Не вянут лавры древних. Их алтарь

Недостижим для скверны, как и встарь;

Его не одолели до сих пор

Ни пламена, ни зависти напор;

Ему ни разрушения войны,

Ни паутина века не страшны.

Смотри: любой ученый муж кадит!

Внимай: на всех наречьях гимн звучит!

И каждый пусть своею похвалой

Пополнит этот общий хор людской.

Так торжествуйте, барды! Ваш удел —

Стяжать бессмертье славой ваших дел!

Ее лишь приумножили века —

Так, с гор стекая, ширится река;

И нации, которые грядут,

С восторгом имя ваше назовут,

И мир уж аплодирует тому,

Что только предстоит открыть ему!

О, если вдохновил бы Эмпирей

Последнего из ваших сыновей

(На слабых крыльях вслед вам он парит,

Горит, читая, но, дрожа, творит),

Тогда глупца он поучить бы мог

Тому, что пустомелям невдомек:

--">