Светлана Васильевна Кекова - Узор земных вещей…

звенит бубенцом.

Существуют три встречи на свете —

с мужем, сыном и блудным отцом.

А четвёртая смертной стрелою

в камень бьёт, на котором стоим,

и уводит от Дафниса Хлою,

и сшивает стальною иглою

душу старости с детством твоим.

* * *

Всё в природе приходит в движение,

и выходит в лесу на амвон

иерей, запрещённый в служении, —

потерявший величие клён.

Где восторг его, трепет, свечение?

Где священной листвы ремесло?

Золотое его облачение

потемневшей водой унесло.

Мы тоже заплакали, только ведь

заключённая в теле душа

всё твердит, что последняя проповедь

несказанно была хороша.

* * *

Берёз священная эротика,

дождя осеннего елей

и пламенеющая готика

пирамидальных тополей.

Дрожащей рощицы осиновой

оглядка на романский стиль

и старой лампы керосиновой

коптящий, как всегда, фитиль.

И клёны византийской роскоши,

и жалобы китайских ив,

что ясень у деревни Ростоши

листвой торгует на разлив.

* * *

Очертания душ я ищу в облаках,

чтобы шелест земной затаился, притих.

Заседает в ветвях воробьиный конклав.

Спрятал в пёрышки клюв воробей-еретик.

Каждый день в половине восьмого утра

воробьиное дерево — грецкий орех —

начинает звучать, выдавать на-гора

воркование, свист, щебетание, смех.

Этот щебет напомнил мне форму бровей

Суламифи и губ её алых изгиб,

но на ветке сидит еретик-воробей

и с сочувствием смотрит на пастбище рыб —

голубой водоём, где гуляют вдвоём

краснопёрка и линь среди рыбьих отар,

где они затаились в молчанье своём

на военном параде супружеских пар.

* * *

Что сердце для тебя? Земных страстей оплот.

Оно мне говорит, что мир — созревший плод,

но разум не готов к познанию итогов.

Узор земных вещей подобен ряби вод,

подземным городам, где есть владыка — крот,

волнению листвы в ее лесных чертогах.

Кто создал сей узор? Не Ангелов ль Совет?

Узор земных вещей то ярок, словно свет,

то блёкл, неуловим, то праздничен, как фреска.

Я вглядываюсь в мир, и вопрошаю я:

где явленный для всех орнамент бытия?

Где зодчий облаков и фосфорного блеска?

Зачем нас этот мир пускает на постой

и под невнятный шум дождя в листве густой

нам задаёт, как Сфинкс, одну из трёх загадок?

Но, знаешь ли, в ответ раздастся детский всхлип,

поскольку, человек, — будь ты хоть царь Эдип, —

узор земных вещей земному сердцу сладок.

Китайцы говорят, что нет запретных тем.

Что вянут лепестки цветущих хризантем,

когда они во всём подобны перьям птицы.

Рисунок на воде — ущербная луна —

напоминает мне иные времена,

иные письмена,

иных стихов страницы…

* * *

С церковью рядом ремесленник бродит печальный:

глину он ищет и стан размещает гончарный.

Рядом на паперти голуби ходят кругами.

Вылепил мастер фигурку с крутыми рогами,

ослика белого и голубую синицу,

кисть для художника, а для поэта — цевницу,

вылепил лиру, не нужную грешному миру,

вылепил ангела — бедным мирянам и клиру.

Что-то мне кажется, что-то мне чудится, мнится:

с церковью рядом горбатая бродит травница,

в яркую зелень бросает стальную булавку,

в лавку приносит простую целебную травку:

горький бессмертник, сухой подорожник и млечник,

чтобы заваривал чай себе старый горшечник,

чтоб становилось горшечнику горько и сладко

и от больного бежала бы прочь лихорадка.

В гибких ветвях воробьи раскричались, как турки.

Старый ремесленник новые лепит фигурки:

двух снегирей на заснеженной ветке рябины,

пойманных рыб, изогнувших блестящие спины,

лепит павлина на древе из райского сада,

лепит Орфея, ведущего душу из ада,

и Моисея с жезлом, источающим воду.

Лепит из глины он грех, поразивший природу.

Мастер уснул, распростившись с --">