Антология , Нари Ади-Карана - Диалоги снаружи и внутри

миндаль Пока не зацвел – неприметен миндаль. До поры

и мы для кого-то – подобия черной дыры.

Икона над словом. Дотянешься – мир и покой.

И хочется верить. И страшно от мысли такой.

Но, кажется, канет к закату идущий закат.

Живые снежинки – летим сквозь судьбу наугад.

И солнечным светом ажурная пенится шаль.

И сердце поет. И цветет придорожный миндаль.

«я вижу холм, где память обо мне…»

я вижу холм, где память обо мне

еще не оцифрована в огне

коллекционном

где упав на спину

катает глину личный скарабей

Miles Davis нам играет на трубе

воздушную сшивая паутину

и памятью расплавленный закат

стекает на бумажный циферблат

на свежий холм

и дальше на равнину

куда еще не долетел песок

и жжет трава, сканируя висок

и солнца луч срезает пуповину

Мою колыбель раскачивал ветер Инесса Ганкина. Беларусь, г. Минск

Ганкина Инесса Ароновна – родилась и всю жизнь прожила в Минске, окончила физико-математический класс, технологический институт по специальности автоматизация, успешно работала системным программистом всю эпоху застоя. Первые тексты появились еще в школе, но прекрасно осознавала внутреннее несовпадение себя с коммунистической идеологией, поэтому писала «в стол».

С начала перестройки «вышла из подполья», подборки выходят в периодических изданиях Республики Беларусь и США. Автор двух поэтических сборников, член Союза белорусских писателей.

В 90-е годы получила образование психолога и культуролога, с удовольствием работаю в гимназии, преподаю гуманитарные предметы.

Очень важная часть моей жизни – путешествия, музеи, театры и другие яркие впечатления. Часто тексты появляются как эмоциональный отклик на встречу с «другими»: страной, человеком, историей, артефактом культуры.

© Ганкина И., 2015

«Винный запах падающих яблок…»

Винный запах падающих яблок,

холм в овраг ныряет торопливо,

хоть спешить нам вовсе не престало,

лопается кожица у сливы.

Как душа таинственна у плода —

косточка или податливая мякоть,

говорят, ленивая свобода

бесконечна, а плакучей ивы

ветви гладят душу или тело,

все равно – смеяться или плакать.

И полны последнего предела

крест и полумесяц, торопливо

убегает пыльная дорога.

Милость выколачивать у Бога —

ах, убогость мелочной науки —

заслужить прощенье у разлуки.

Косточка царапается, в душу

шрамом, зарастающим наружу.

«Не нарушу, не обезоружу», —

бормочу, а голос тише, тише,

а душа, как косточка у вишни,

измельчала, слишком измельчала.

Хорошо, начнем игру сначала.

Винный запах падающих яблок…

«Маленький джем, за столиками…»

Маленький джем, за столиками

почти пристойно.

Капли пота на лысине,

маэстро, брависсимо!

Девочка теребит волосы,

кто-то мурлычет вполголоса.

Музыкант образует знак вопроса,

вместе с саксофоном

уплывает лет восемьдесят,

в Минске нью-йоркская осень.

Как уплотнился мир

до пятачка, на котором

столпились Петербург и Париж.

Осторожно, сгоришь!

Между зрителем и актером

расстояние сигаретного дыма.

Не пролетайте мимо

музыки, затертой до дыр,

полной столетней печали,

не пожимайте плечами.

А впрочем, спокойной ночи,

пустеют столики.

И последняя нота

провожает до поворота,

а потом сворачивается у входа

бездомной собакой. «Ты чья?» —

спрашивает прохожий участливо.

Музыкант спит в отеле,

а они все ждут хозяина —

последние ноты каплями пота

стекают по лысине у века.

Утро сметет все —

осторожно, крошки!

Дождя неизменна тема,

на лице человека тень

от надежд и сомнений.

Музыка выступает как

сыпь на коже.

«Мою колыбель раскачивал ветер…»

Мою колыбель раскачивал ветер,

неустойчиво теплый сменялся суровым,

казался безмерно далеким пятьдесят третий,

хоть порою сквозило стужей сорок восьмого.

Поколение выживших, выполняя заветы,

плодилось и размножалось. Над керогазом

сохли пеленки, а обсуждали при этом

спутник, проткнувший небо антенным жалом.

Полстолетия вместило столько поколений

компьютерных, что не хватит пальцев.

Окружены информацией, --">