Эдгар Аллан По - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1

Упрямо шел с самим собой,

Когда на круче, горд и мал,

Тщету тщеславия познал,

Была моею жизнью ты;

Весь мир — моря и небеса,

Его пустыни и цветы,

Его улыбка и слеза,

Его восторг, его недуг,

И снов бесцветных немота,

И жизни немота вокруг.

(И свет и тьма — одна тщета!)

Туман разняв на два крыла —

На имя и на облик твой,

Я знал, что ты была, была

Вдали и все-таки со мной.

Я был честолюбив. Укор

Услышу ль от тебя, отец?

Свою державу я простер

На полземли, но до сих пор

Мне тесен был судьбы венец.

Но, как в любой другой мечте,

Роса засохла от тепла.

В своей текучей красоте

Моя любимая ушла.

Минута, час иль день — вдвойне

Испепеляли разум мне.

Мы вместе шли — в руке рука,

Гора взирала свысока

Из башен вековых вокруг,

Но башни эти обветшали!

Шум обезличенных лачуг

Ручьи стогласо заглушали.

Я говорил о власти ей,

Но так, что власть казалась вздором

Во всей ничтожности своей

В сравненье с нашим разговором

И я читал в ее глазах,

Возможно, чуточку небрежно —

Свои мечты, а на щеках

Ее румянец, вспыхнув нежно,

Мне пурпур царственный в веках

Сулил светло и неизбежно.

И я пригрезил облаченье,

Легко вообразил корону;

Не удивляясь волшебству

Той мантии, я наяву

Увидел раболепство черни,

Когда коленопреклоненно

Льва держат в страхе на цепи;

Не так в безлюдии, в степи,

Где заговор существованья

Огонь рождает от дыханья.

Вот Самарканд. Он, как светило,

Среди созвездья городов.

Она в душе моей царила,

Он — царь земли, царь судеб, снов.

И славы, возвещенной миру.

Так царствен он и одинок.

Подножье трона, дань кумиру,

Твердыня истины — у ног.

Единственного Тамерлана,

Властителя людских сердец,

Поправшего чужие страны…

Я — в царственном венце — беглец.

Любовь! Ты нам дана, земная,

Как посвященье в тайны рая.

Ты в душу падаешь, жалея,

Как ливень после суховея,

Или, слабея каждый час,

В пустыне оставляешь нас.

Мысль! Жизни ты скрепляешь узы

С обычаями чуждой музы

И красотой безумных сил.

Прощай! Я землю победил.

Когда Надежда, как орлица,

Вверху не разглядела скал,

Когда поникли крылья птицы,

А взор смягченный дом искал, —

То был закат; с предсмертной думой

И солнце шлет нам свет угрюмый.

Все те, кто знал, каким сияньем

Лучится летний исполин,

Поймут, как ненавистна мгла,

Хоть все оттенки собрала,

И темноты не примут (знаньем

Богаты души), как один,

Они бы вырвались из ночи;

Но мгла им застилает очи.

И все-таки, луна, луна

Сияньем царственным полна,

Пусть холодна, но все же так

Она улыбку шлет во мрак.

(Как нужен этот скорбный свет).

Посмертный нами взят портрет.

Уходит детство солнца вдаль,

Чья бледность, как сама печаль.

Все знаем, что мечтали знать,

Уходит все — не удержать;

Пусть жизнь уносит темнота,

Ведь сущность жизни — красота.

Пришел домой. Но был мой дом

Чужим, он стал давно таким.

Забвенье дверь покрыло мхом,

Но вслед чужим шагам моим

С порога голос прозвучал,

Который я когда-то знал.

Что ж, Ад! Я брошу вызов сам

Огням могильным, небесам,

На скромном сердце скорбь, как шрам.

Отец, я твердо верю в то,

Что смерть, идущая за мной

Из благостного далека,

Оттуда, где не лжет никто,

Не заперла ворот пока,

И проблеск правды неземной —