Михаил Давыдович Львов - Стихотворения

Дорога на юге

У самых волн мы пировали,

Мы югом руки обожгли,

И на холодном перевале

Мы к небу близко подошли,

Где вровень с солнцем, с небом рядом

Белело зданье и кругом

Крошились камни колоннады;

Травой заполнило пролом,

Как мрамор, облако проплыло,

Стояли боги на пути —

И так, казалось, можно было

До Древней Греции дойти.

1940

Маяковский за границей

Чужая речь.

Чужие лица.

Продажа. Купля. Джаз и сквер.

И он ходил по загранице,

Как раздраженный Гулливер.

И проходил у самых окон,

Как солнце резкое, слепя,

И небо Мексики высокой,

Как шляпу, мерил на себя.

Он сквозь дворцы увидел горе

И нищету — сквозь тонкий шелк.

Как наступающее море,

Он к ним из будущего шел.

Он возвышался над врагами

Монументально-тяжело,

И где-нибудь его шагами

Асфальт на Западе прожгло.

Он так глядел кругом крамольно,

Как будто прибыл к ним за тем,

Чтоб выбрать здание под Смольный

И выбрать крепости под Кремль.

1941

«Еще штыками обернутся песни…»

Еще штыками обернутся песни,

Еще придут и отшумят бои.

Придет домой седеющий ровесник,

Придут не все ровесники мои.

Оставшимся — счастливо оставаться.

Но с этим миром в утреннем дыму

Договорились мы не расставаться —

И мы вернемся бронзою к нему.

У вас сады. У вас цветенье лета,

И юноши по мрамору идут

В сияющие университеты,

И холодно быть памятником тут…

Когда ты выйдешь с лекций на закате,

О наших размышляя временах,

Навек ушедших в толщи хрестоматий,

О наших запыленных именах,

Ты обернешься —

И увидишь рядом

Тех,

Кто отвел и от тебя беду,

Товарищ мой,

Бредущий тихим садом

В трехтысячном немыслимом году.

1940–1944

Волга

Набросив на плечи шинели,

Скрипучие качая нары,

В теплушке вечером мы пели —

Грузины, русские, татары,

И песни были долги, долги…

А в песнях девушки красивы,

И за окном открылась Волга

Широкая, как путь России.

1941

Песня

Ребята песню запевают,

На нарах лежа, в тишине,

И песня-то невесть какая,

А сердце разрывает мне.

Все в песне можно и уместно,

И стоит захотеть друзьям —

В теплушку царская невеста

Войдет и тихо сядет к нам…

Но мы поем, поем до ночи

О том, что позабыть нельзя:

«Последний нонешний денечек

Гуляю с вами я, друзья».

И, как далекое наследство,

Пробившись через столько дней,

Твоя судьба сожмет мне сердце,

И я забуду о своей.

1941

«Надломилась пшеница русая…»

Надломилась пшеница русая

Возле станции Лебедянь,

Словно хлещут ефрейторы Пруссии

Пулеметами по лебедям.

1941

Степь

Березок тоненькая цепь

Вдали растаяла и стерлась.

Подкатывает к горлу степь —

Попробуй убери от горла.

Летит машина в море, в хлеб.

Боец раскрыл в кабине дверцу,

И подступает к сердцу степь —

Попробуй оторви от сердца.

1941

Василию Вохменцеву^[1]

Эти дни позабыть нельзя,

Нам со многим пришлось расставаться,

Но когда погибают друзья,

Неудобно в живых оставаться.

Ты ведь знаешь, мой друг, я не лжив —

Мне б хотелось быть рядом с тобою

И, как ты, не вернуться из боя…

Ты прости мне, что я еще жив.

1942

Златоуст

Ты сегодня дымишься за дальнею далью,

За снегами, которым не видно конца,

Златоуст! Златоуст! Нержавеющей сталью

Это имя нам детство вписало в сердца.

И Закаменки камень, и малинники Голой,

И запруженный Ай, и седой Таганай —

Это детство мое. Это юность и школа.

Это в горы и сосны оправленный край.

Город детства и стали,

   город стужи и зноя,

За оградой резною, --">