Константин Михайлович Симонов - Друзья и враги (Стихи)

Константин Симонов Друзья и враги Стихи

Митинг в Канаде

Я вышел на трибуну, в зал,

Мне зал напоминал войну,

А тишина — ту тишину,

Что обрывает первый залп.

Мы были предупреждены

О том, что первых три ряда

Нас освистать пришли сюда

В знак объявленья нам войны.

Я вышел и увидел их,

Их в трех рядах, их в двух шагах,

Их — злобных, сытых, молодых,

В плащах, со жвачками в зубах,

В карман — рука, зубов оскал,

Подошвы — на ногу нога…

Так вот оно, лицо врага!

А сзади только черный зал,

И я не вижу лиц друзей,

Хотя они, наверно, есть,

Хотя они, наверно, здесь.

Но их ряды — там, где темней,

Наверно там, наверно так,

Но пусть хоть их глаза горят,

Чтоб я их видел, как маяк!

За третьим рядом полный мрак,

В лицо мне курит первый ряд.

Почувствовав почти ожог,

Шагнув, я начинаю речь.

Ее начало — как прыжок

В атаку, чтоб уже не лечь:

— Россия, Сталин, Сталинград! —

Три первые ряда молчат.

Но где-то сзади легкий шум,

И, прежде чем пришло на ум,

Через молчащие ряды,

Вдруг, как обвал, как вал воды,

Как сдвинувшаяся гора,

Навстречу рушится «ура»!

Уж за полночь, и далеко,

А митинг все еще идет,

И зал встает, и зал поет,

И в зале дышится легко.

А первых три ряда молчат,

Молчат, чтоб не было беды,

Молчат, набравши в рот воды,

Молчат четвертый час подряд!

. . . . . .

Но я конца не рассказал,

А он простой: теперь, когда

Войной грозят нам, иногда

Я вспоминаю этот зал.

Зал!

   А не первых три ряда.

Красное и белое

Мне в этот день была обещана

Поездка в черные кварталы,

Прыжок сквозь город, через трещину,

Что никогда не зарастала,

Прикрыта, но не зарубцована,

Ни повестями сердобольными,

Ни честной кровью Джона Броуна,

Ни Бичер-Стоу, ни Линкольнами.

Мы жили в той большой гостинице

(И это важно для рассказа),

Куда не каждый сразу кинется

И каждого не примут сразу,

Где ежедневно на рекламе,

От типографской краски влажной,

Отмечен номерами каждый,

Кто осчастливлен номерами;

Конечно — только знаменитый,

А знаменитых тут — засилие:

Два короля из недобитых,

Три президента из Бразилии,

Пять из подшефных стран помельче

И уж, конечно, мистер Черчилль.

И в этот самый дом-святилище,

Что нас в себя, скривясь, пустил еще,

Чтобы в Гарлем везти меня,

За мною среди бела дня

Должна

   заехать

     негритянка.

Я предложил: не будет лучше ли

Спуститься — ей и нам короче.

Но мой бывалый переводчик

Отрезал — что ни в коем случае,

Что это может вызвать вздорную,

А впрочем — здесь вполне обычную

Мысль, что считаю неприличным я,

Чтоб в номер мой входила черная.

— Но я ж советский! — Что ж, тем более,

Она поднимется намеренно,

Чтоб в вас, в советском, всею болью

Души и сердца быть уверенной.

И я послушно час сидел еще,

Когда явилась провожатая,

Немолодая, чуть седеющая,

Спокойная, с губами сжатыми.

Там у себя, — учитель в школе,

Здесь — и швейцар в дверях

   не сдвинется,

Здесь — черная, лишь силой воли

Прошедшая сквозь строй гостиницы.

Лифт занят был одними нами.

Чтоб с нами сократить общение,

Лифтер летел, от возмущения

Минуя цифры с этажами.

Обычно шумен, но не весел,

Был вестибюль окутан дымом

И ждал кого-то в сотнях кресел,

Не замечая шедших мимо.

Обычно.

   Но на этот раз

Весь вестибюль глазел на нас.

Глазел на нас, вывертывая головы,

--">