Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти

Темный и смуглый,

Белым поленом кормил тебя,

Дровоядного зверя огня.

Он, желтозарный, то прятался смертью

За забор темноты, то ложился кольцом, как собака,

В листве черного дерева мрака.

И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка.

И черными перьями падала черная ветвь темноты.

После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой,

Груду полен среброрунных,

То глухо выл, пасть к небу подняв, – от холода пламенный голод, – жалуясь звездам

Через решетку окна звезды смотрели.

И тебя, о огонь, рабочий кормил

Тушами белых берез испуганной рощи,

Что колыхали главами, про ночь шелестя,

И что ему всё мало бы,

А их ведь не так уж много.

О приходе людей были их жалобы.

Даже на вывеску «Гробов продажа»

(Крик улиц темноты)

Падала тихая сажа.

23 октября 1917

(обратно)

«На лодке плыли боги…»^*

На лодке плыли боги,

И подымалась мимо рука,

В зеркальные окутана чертоги,

Над долом теневого выморока.

А сейчас все Временное правительство

Отправлено в острог на жительство.

25 октября 1917

(обратно)

«Воин морщинистолобый…»^*

Воин морщинистолобый

С глазом сига с Чудского озера,

С хмурою гривою пращура,

Как спокойно ты вышел на битву!

Как много заплат на одеждах!

Как много керенских в грубых

Заплатах твоего тулупа дышит и ползает!

Радости боя полны, лезут на воздух

Охотничьи псы, преломленные сразу

В пяти измерениях.

28 октября 1917

(обратно)

Письмо в Смоленке^*

Два угломига.

И то и не <э>то.

Я счетоводная книга

Живых и загробного света.

Это было, когда, точно окорок

Теплый и вкусный у вашего рта,

Встал, изумленный, сегодняшнего рока Рок

И извинилась столетий верста.

Теплыми, нежными одеялами

Протянулись жирные, черные грязи.

Шагали трехгодовалые,

Шагами смерть крестя.

Трупы морей были вытесаны в храмы

Рукой рабочих посадов,

Столбы и доски речных берегов,

Во львов, поворачива<ющих> шар <земной>.

Трупы лесов далеких столетий

Ели, сопя, паровозы,

Резво конюшни свои на столе оставляя,

И грубо и не так тонко, как люди,

Черною сажей дышали.

Трупы лугов в перчатке коровы,

Нет, не в перчатке, в парче

Круторогих, мычащих дрог похоронных –

Дрог, машущих грязным хвостом,

Как лучшего друга, любовно

Люди глазами ласкали.

Клок сена в черных

Жующих губах коровы

Был открытым лицом воскового покойника сена.

Труп вёсен и лет

В парче из зерна был запрятан,

Да, в белой муке и в зерне

Золотучем, как пиво.

Знайте, – это

Белыми машут сорочками черные кони –

Похороны трупа Красного Солнца.

[За это и в окороке и в ветчине

Вылез Владимир Красное Солнышко.]

И там с грохотом едет телега,

Доверху полна мясными кровавыми цветами,

У ноздрей бога красивого

Цветками коров и овец многолепестковыми.

Знайте, – это второй труп великого Солнца,

Раз похороненный устами коров,

Когда <они> бродили по лугу зеленому,

Второй раз – ножом мясника,

Когда полоснул, как поезд из Крыма

На север [в нем за зеркалом стены вы едете],

По горлу коровы…

И если ребенок пьет молоко девушки,

Няни или телицы,

Пьет он лишь белый тоуп солнца.

И если в руне мертвых коз

И в пышнорунной могиле бобра

Гуляете вы или в бабочек ткани искусной

Не знаете смерти и тлена, –

Гуляете вы в оболочке солнечной тлени.

Погребальная колесница трупа великого Солнца:

Умерло солнце – выросли травы,

Умерли травы – выросли козы,

Умерли козы – выросли шубы.

И сладкие вишни.

Мне послезавтра 33 года:

Сладко потому мне, что тоже труп солнца.

А спички – труп солнца древес.

Похороны по последнему разряду.

О, ветер солнечных --">