Мирослав Валек - Прикосновения

Мирослав Валек Прикосновения

Прикосновения

Смотр (Перевод Е. Аронович)

Восемь часов утра,

яблони цветут, псы у дверей караулят,

и ветер спит.

Надоело мне думать о рифмах,

я устроил смотр своей совести.

Она — как старый альбом твоих фотографий,

на которые ты теперь не похожа и о них давно позабыла.

Не тревожься, долго я тебя не задержу.

Все в порядке.

Оружие — к ноге!

Яблоко (Перевод Ю. Левитанского)

Яблоко со шкафа упало на пол.

Собирай свои вещи и можешь идти!

Спиною уперлась в двери

и выкрикнула глазами:

— Прошу, ради бога, нет!

Но я уже знал, что с меня довольно,

 встал,

поднял яблоко,

 зеленое, запыленное,

 и положил на стол.

Она продолжала просить, к столу подошла,

плакала.

Она на меня смотрела, яблоко вытирала,

плакала.

Тогда я сказал ей: «Оставь это яблоко и уходи!»

События разворачивались, как и предполагал я,

только в ином порядке, но так ли уж это важно!

Она отворила двери,

я побледнел и сказал: «Останься!»

Но она собрала свои вещи и ушла.

Яблоко со шкафа упало на пол.

По буковке (Перевод Б. Окуджавы)

Я бы плакал, да только не знаю о нем,

я бы думал, да только не знаю о ком.

Я по буковке песнь собираю,

этой песней себя опьяняю.

Все по буковке… буковке… Дальше…

Стольких букв даже в азбуке нет,

сколько лжи, и предательств, и фальши

подарил мне с тобою рассвет…

Между нами все ясно и просто:

и любовь, и разлука, и версты,

словно камня летящего след.

Грустный утренний трамвай (Перевод Ю. Левитанского)

Грустный утренний трамвай

в городе туманном,

и везут меня уже,

как в гробу стеклянном.

Звон печальный перед нами,

и за нами звон печальный,

в дне печальном звон печальный,

звон печальных похорон.

Так иду к тебе и плачу,

к вам спеша сто раз на дню,

плачу, слез своих не прячу,

я о смерти своей плачу,

все теряю что-то, трачу,

все я что-то хороню.

Город весь печалью полон,

парк и дом, где ты живешь.

И к тебе, печалью пойман,

я иду, когда зовешь

и когда ты не зовешь.

Чувствительные (Перевод Ю. Левитанского)

Хорошо бы. чтоб зеркало было сзади,

рука — в перчатке,

нога — под столом.

Не глядите!

Это горбатые,

с кривою ногой,

с рукой, завершающейся запястьем.

Сидят, прислушиваются.

Из разговоров, которые их не касаются,

из фраз, что к ним не относятся,

каждый выберет то, свое,

 например:

…если б глаза были сзади…

…живет на широкую ногу…

…сосчитайте по пальцам…

Ах, почему это все прикасаются к тому, что нас мучает?

Почему мы обязаны всюду носить очевидные наши уродства,

а такие же точно

и худшие даже уродства души

сокрыты от всех?

После смерти будет у вас замечательный горб.

Арматурщики (Перевод П. Грушко)

На улице Вука Караджича,

на углу,

два человека сгибают железные прутья.

В этой работе есть что-то от стихосложенья.

Железо, как стих, сопротивляется человеческой воле.

Но стих за стихом,

--">