Николай Михайлович Рубцов - Я тебя целовал…

Николай Михайлович Рубцов Я тебя целовал…

Стихотворения

«Мы будем свободны, как птицы…»

– Мы будем

свободны,

как птицы, —

ты шепчешь

и смотришь с тоской,

как тянутся птиц вереницы

над морем,

над бурей морской…

И стало мне жаль отчего-то,

что сам я люблю

и любим…

Ты птица иного полета…

Куда ж мы

с тобой

полетим?!

Ленинград,

март 1962

Сто «нет»

В окнах зеленый свет,

странный, болотный свет..

Я не повешусь, нет,

не помешаюсь, нет…

Буду я жить сто лет,

и без тебя – сто лет.

Сердце не стонет, нет,

Нет,

сто «нет»!

Ленинград,

сентябрь 1961

Ненастье

Погода какая!..

С ума сойдешь:

снег, ветер и дождь-зараза!

Как буйные слезы,

струится дождь

по скулам железного Газа…

Как резко звенел

в телефонном мирке

твой голос, опасный подвохом!

Вот, трубка вздохнула в моей руке

осмысленно-тяжким вздохом,

и вдруг онемела с раскрытым ртом…

Конечно, не провод лопнул!

Я

дверь автомата

открыл пинком

и снова

пинком

захлопнул!..

И вот я сижу

и зубрю дарвинизм.

И вот, в результате зубрежки —

внимательно

ем

молодой организм

какой-то копченой рыбешки…

Что делать? —

ведь ножик в себя не вонжу,

и жизнь продолжается, значит!..

На памятник Газа

в окно гляжу:

Железный!

А все-таки… плачет.

Ленинград,

1960

Волны и скалы

Эх, коня да удаль азиата

мне взамен чернильниц и бумаг, —

как под гибким телом Азамата,

подо мною взвился б

аргамак!

Как разбойник,

только без кинжала,

покрестившись лихо

на собор,

мимо волн Обводного канала —

поскакал бы я во весь опор!

Мимо окон Эдика и Глеба,

мимо криков: «Это же – Рубцов!»,

не простой,

возвышенный,

в седле бы —

прискакал к тебе,

в конце концов!

Но наверно, просто и без смеха

ты мне скажешь: «Боже упаси!

Почему на лошади приехал?

Разве мало в городе такси?!»

И, стыдясь за дикий свой поступок,

словно Богом свергнутый с небес,

я отвечу буднично и тупо:

– Да, конечно, это не прогресс…

Ленинград,

лето 1961

«Бывало, вырядимся шиком…»

Бывало,

вырядимся

с шиком

в костюмы, в шляпы, и – айда!

Любой красотке

с гордым ликом

смотреть на нас приятно,

да!

Вина

веселенький бочонок —

как чудо,

сразу окружен!

Мы пьем за ласковых девченок,

а кто постарше,

те – за жен…

Ах, сколько их

в кустах

и в дюнах,

у белых мраморных колонн, —

мужчин,

взволнованных и юных!

А сколько женщин! —

Миллион!

У всех дворцов,

у всех избушек

кишит портовый праздный люд.

Гремит оркестр,

палят из пушек,

дают

над городом

салют!

Ленинград,

март, 1962

Разлад

Мы встретились у мельничной запруды,

и я ей сразу

прямо всё сказал!

– Кому, – сказал, – нужны твои

причуды?

– Зачем, – сказал, – ходила на вокзал?

Она сказала: – Я не виновата…

– Ну, да, – сказал я, – кто же виноват?

Она сказала: – Я встречала брата.

– Ха-ха, – сказал я, – разве это брат?!

В моих мозгах чего-то нехватало:

махнув на все, я начал хохотать!

Я хохотал. И эхо хохотало.

И грохотала мельничная гать.

Она сказала: – Ты чего хохочешь?

– Хочу, – сказал я, – вот и хохочу!

Она сказала: – Мало ли, что хочешь!

Тебя я слушать больше не хочу!

Конечно, я ничуть не испугался.

Я гордо шел на ссору и разлад.

И зря в ту ночь сиял и трепыхался

в конце безлюдной улицы закат!..

Ленинград,

1960

Березы

Я люблю, когда шумят березы,

когда листья падают с берез.

Слушаю, и набегают слезы

на глаза, отвыкшие от слез…

Все очнется в памяти невольно,

отзовется в сердце и крови.

Станет как-то радостно и больно,

будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза.

Словно дунет ветром хмурых дней.

Ведь шумит такая же береза

над могилой матери моей…

На войне отца убила пуля.

А у нас в деревне, у оград —

с ветром и с дождем гудел, как улей,

вот такой же поздний листопад…

Русь моя, люблю твои березы:

с ранних лет я с ними жил и рос!

Потому и набегают слезы

на глаза, отвыкшие от слез…

Ленинградская обл.,

пос. Приютино, 1957

Родная деревня

Хотя проклинает --">