Семен Исаакович Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

не выйду замуж, то лишу себя Ума!

Как завоет Fon der Kinder:

— Эти Глупости откинь ты,

Ты уже помолвлена

с грозным Духом молнийным

Choriambofax'oм!

Вытри Слезы, Плакса! —

И себя он хлопнул по Лбу,

взял, открыл большую Колбу,

вынул Пробку Дым пошел,

синий, складчатый, как Шелк“».

— Погоди, товарищ Гофман, не довольно ли стихов нам.

Нет ли здесь у вас «Известий»? Очень хочется прочесть.

Не о том, что вы соврете, а статей и сводок вроде:

«Рабселькор, возврат семссуды, резолюцию, протест…»

Врать постыдно и бестактно. Мы стоим на страже факта,

здесь наш пост и наша вахта (что рабочим до Камен?).

Пыль цветистой лжи рассейте, обоснуйтесь при газете,

где (хотите — поглазейте!) что ни слово — документ.

Лишь раздался звук «газету» — дым пошел по кабинету,

зашептали сказотворцы:

— Брик! Брик!

— Бог избавь! —

И во время речи Сени сквозь трубу исчезли тени,

стало ровным сновиденье и растаяла изба.

6

Глава хроматическая,

посвященная симфоническому воздуху консерватории и радиопередатчикам (-цам).

Зелено, сыро в тихой долине,

долине Лени,

и слабо звенит в голубом отдаленье

звон мандолиний.

В росной траве стоят пианино,

домры и скрипки,

и пролетают мимо и мимо

звоны и скрипы.

Все музыка занозила.

Сеня пьяный.

Заиграло сонатину

фортепиано.

Это ведь сентиментальность,

это ж Диккенс!

Я и слушать не останусь,

это ж дикость!

Ах, кончайся, ах, кончайся,

сонатина,

ты семейной скуки Чарльза

паутина.

Мышь летучая летает

в пелеринке,

где-то мерзнет, холодая,

Пирибингль.

Кринолиновые ангелы

за лампою —

замерзающая Англия

сомнамбула.

Тише, тише, тише, тише, — домовые на педалях, сонатину оборви,

оборви же, расплети же, вот завыли, напевая — Копперфи-и-и

Сон сам сел в сонм сов.

Синь.

До ре ми фа соль ля си.

Кринолиновые ангелы за лампою,

замерзающая Англия сомнамбула…

Ты семейной скуки Чарльза паутина.

Ах, кончайся, ах, кончайся, сонатина…

В этот тихий, в этот зыбкий ход музыки

нежной ленью наплывает утомленье.

Сеня спит, и, словно громы урагана,

набегает грохот пальцев барабана…

Зашумели долы свинцовой вьюгой,

выскользнула флейта тонкой гадюкой.

Пулемет татакает, то здесь, а то там он,

фортепьяно топчется гиппопотамом.

А медные трубы бросили игры —

желтые львы и когтистые тигры.

И снова долина, и Сеня в долине,

бредет по долине по колени в глине.

7

Молодым элегантам со складочкой эту неглаженую главу посвящает автор.

Щиплет, щиплет ноги снег

(башмаков у Сени нет!).

Сене слышен тихий смех.

В снеговой белизне

качаются со смеху

елочки и сосенки,

сдерживают колики:

— Голенький, голенький!

Как тебе не стыдно?

Все у тебя видно! —

Сеня сдерживает прыть

(Хоть листочками прикрыть!),

и мечты башку роят,

мыслями выласканы,

вся Петровка мимо в ряд

пролетает вывесками.

Вот на полках легкий ситец.

Покупайте и носите,

и колосья чесучи

жните, руки засучив.

Смотрит Сеня, рот разинув,

на сатин и парусину.

Издает восторга стон,

поглядевши на бостон.

А хозяин — чародей не чета Мосторгу:

никаких очередей и без торгу!

— Отдаю без интереса,

одевай, галантерейся,

шалью шелковой шаля,

соболь, котик, шиншиля.

Надевай, малыш, корсет,

надевай белье жерсе! —

Тащат ловкие гарсоны

две сорочки и кальсоны.

Неглиже, дезабилье.

Сеня в егерском белье,

на белье — четыре майки,

а на майке — две фуфайки.

— Мы сейчас увяжем вас

в файдешипный самовяз!

Денег нечего жалеть, —

сверху вязаный жилет,

цепь с брелоками на брюхе,

черный фрак, на шлейках брюки,

туфли лак, а сверху боты

изумительной работы. —

Тут --">