Олег Павлович Ильинский - Стихи. Книга Пятая

на нём фонарики сверкают,

И его фонарики — красивы.

Плещется в воде иллюминация,

Звёзды Кришны с фонарями путая —

Я ходил сегодня наниматься:

Всё искал парнишку из Калькутты.

Всё ходил, надеялся на чудо,

Всю неделю по конторам рыскал,

А потом, стремительный, как джудо,

Синий дождь размыл мою записку.

1974

Школьный трамвай

На школьных стёклах — туча грозовая,

Но в голосах экзаменов весна,

И майское чириканье трамвая

В сырой листве мелькает, как блесна.

Приходит мысль об импрессионисте

Покуда запевает колесо,

Пока в вагон одним ударом кисти

Сияющее вписано лицо.

И словно краской, наливаясь счастьем

И будущим сверкая наяву,

Она Авророй рдеет на площадке,

Она, как гром, проходит сквозь листву.

Она живёт вчера, сегодня, завтра

И в кубике трамвайного стекла

Звучит палитрой школьного азарта

На апогее сильного крыла.

Но в школе ничего не понимая

В стихийности своих перипетий,

К. румяным стёклам школьного трамвая

Мы молнию подносим, как фитиль.

1980

Вечер

Это чудо наитием древним

Опечатано раз навсегда —

У подножья тенистого гребня

Золотистая дремлет вода.

Все рассветы на нём отдыхали,

Он им тайны своей не давал,

Только мифы лесистым дыханьем

Омывают его перевал.

1978

Антигона

О, я уйду, как никнут камыши,

Я отлечу, как отлетает эхо —

Пусть гибнет тело, клетка для души,

Для изначальной лёгкости помеха.

Любила я вечернюю зарю

И горных коз на склонах Киферона,

И вот, теперь сама я догорю,

Уйду, как листья отрясает крона.

Покорна я, раз мой настал черёд,

Мы — сёстры, жрицы, матери и жёны,

Хранительницы древних очагов,

Мы — не строптивы, мы храним законы.

Когда я в детстве слушала свирель,

Когда была я девочкой весёлой,

Любила травы, солнце и зверей,

Любила игры, ласточек и школу,

Всегда, бывало, думала — умру

И стрельчатою ласточкой прикинусь,

А если брат переживёт сестру,

Пусть ведает другую половину.

Ты не поймёшь, как с братом мы дружны,

Ты узнице на слово не поверишь,

Тиранам, видно, сёстры не нужны,

Ты рос один, ты был самодовлеющ.

Ты не поймёшь, что я была сестрой

Не брату только, а ветрам и влаге,

И голубым туманам над горой,

И дереву, упавшему в овраге,

Светилам ночи, камню и заре,

Чужому брату и чужой сестре.

Во славу боевого топора

Ты вырастал в своей суровой школе,

Но я ведь и тебе, тиран, сестра,

Когда велит мне сестринская доля.

Ты твёрд, тиран, ты прочен, как гранит,

Ты сам себе и памятник, и память,

Мы рождены, чтоб братьев хоронить,

А ты рожден, тиран, чтоб нами править.

Мы мучимся и всходим на костёр,

Нам не дано направить ход событий,

Но я умру сейчас за всех сестёр,

За братьев всех, и за тебя, правитель.

Я не была ещё ничьей женой,

Я не жалею — быть сестрой — почётней,

Всей полнотой, всей женской крутизной

Служила я моим друзьям бессчётным.

Дышала хвоей, знала первый снег,

Любила брата и его затеи,

Его дела. Я всем была для всех,

Прозрачней утра и ручья светлее.

Мне — умереть? Пожалуй, и умру —

Блаженных теней так свободна поступь,

А ты не верь так слепо топору —

Не знаешь ты, что все бессмертны сёстры.

Ты позабыл, тиран, что смерти — нет,

Я отошла без горечи и горя,

Я отдала свой потаённый свет

Алмазному созвездью Антигоны.

Я отлетела просто, как жила,

От детства к смерти я была готова,

Как будто жизнь ей прологом была,

В любой сестре я воскресаю снова.

1977

У берегов Крита

Древний Крит он — как бритва, напорист,

Дикий камень с рогами быка,

И ему виноградное море

Неостывшие лижет бока.

Посейдона прокладная ласка,

Кноса дикого белая кость,

--">