Николай Николаевич Асеев - Пламя Победы

математика

Виноградова!

Советские люди

сжились и сдружились,

страна их отметила

и подняла;

читать,

и летать,

и мечтать научились,

повсюду мечты

превращая в дела.

Конечно,

не все было ровно

и гладко,

кой-где и рубец

намечался

и складка,

кой-где и топорщит

брови морщина,

но — всюду дыханье

живого почина.

Конечно,

не все удавалось вначале,

кой-где и, ворча,

головою качали,

но новое семя

и новое племя

ростками острело,

пробившись сквозь время.

Года проходили,

друг друга минуя,

сменяла уборочная посевную,

весне уступали

снега и метели,

колхозы обстраивались

и богатели;

уж им становились

привычны и любы

конюшни, комбайны,

концерты и клубы.

Не тот —

с вековечным гайтаном на ребрах,—

иной восставал

человеческий облик,

еще не описанный,

не воспетый,

сегодняшней жизнью

рожденный —

вот этой!

Жизнь —

гуще сада плодового,

мичуринским яблоком

из-под листка,

зелеными запахами

заколдовывала, —

так далека от нас

и так нам

близка!

ВТОРЖЕНИЕ

Как саранча

на цветущие ветви,

налетели

насильники эти;

люди без слова,

лица без чести —

все, что есть злого,

сплавилось вместе;

все нелюдское в них,

незнакомое:

может, действительно

насекомые?!

Обглодано лето

и зелень примята

в треск мотоциклов

и в дрожь автоматов;

смотровые щели

презрительно узки,

зрачки на прицеле,

и пальцы на спуске.

Железным напором,

бездушным парадом —

по нашим просторам,

по свежим прохладам

двигалась танков

сила тупая…

Наши отстреливались,

отступая.

Смертельной механики

призрак зловещий —

вонзались их клинья

и ширились клещи.

Холодным расчетом,

бездушным парадом,

как бы выдыхая

бензиновым чадом,

спортивной походкой,

загаром на теле

они

на колени швырнуть нас

хотели.

Но мы, изловчась

из последних усилий,

их клещи

зубами перекусили!

И, сами влачась

по кровавому следу,

пошли отвоевывать

нашу победу.

Но — раньше,

чем это сбылось и свершилось, —

сто солнц закатилось

в дыму и в пыли,

сто раз потемнело

и омрачилось

лицо оскорбленной

советской земли!

Оставлен Смоленск,

Житомир,

Винница…

От тела враг

отрывал по куску,

еще немного —

и он придвинется

под самое сердце страны —

под Москву!

Уже он над Брянском навис,

над Тулой,

уже в Калинин

вполз, тупорыл;

везде — автоматов

угрюмые дула,

везде — «мессершмитье»

шуршание крыл.

В тот год

урожай созревал

небывалый:

ломили плечи

хлеба обвалы;

а в поле народа

все меньше да меньше,—

видать одних

ребятишек да женщин.

К чему повторять

неприятеля зверства, —

достаточно это

из сводок известно,

но это

неслыханное злодейство

забыть не старайся,

простить не надейся.

Я видел —

и сердце сжималось от боли,

как колос,

сгорая,

безмолвствовал в поле;

как сироты-копны

чернели рядами,

не вставши,

не выросши

в небо скирдами.

Напрасно на помощь,

объятья раскинув,

спешили к ним

жители городские.

Вся сила полей

поднималась стеною —

и жатки ломались

под их гущиною.

Что сделаешь здесь

без привычной сноровки?

И пальцы не хватки,

и взмахи не ловки;

как ни нагибались

и как ни старались, —

зерно оплывало,

поля осыпались.

Что сделают здесь

старики да старухи?

Где нужные в срок,

позарез,

нарасхват

умелые, сильные, ловкие руки?

Они — --">