Лея Гольдберг - Стихотворения

мальчик.

Так тяжела дорога, — промолвил отрок.

Так длинна дорога, — промолвил мужчина.

Старик присел отдохнуть на краю дороги.

Закат седину окрасил в золото и багрянец.

Трава под ногами сверкала росой вечерней.

Последняя птица дневная над ним распевает:

-Ты вспомнишь ли, как была хороша, трудна и долга дорога?

*

Ты сказал: День гонит день и ночь ночь догоняет.

Вот наступают дни, — ты сказал в своём сердце.

И увидишь вечер и утро в окне сменяют друг друга

И скажешь: Ведь нового нет ничего под солнцем.

И вот ты состарился и поседел, насытился днями

Твои сосчитаны дни и дОроги семикратно,

И ты знаешь, что каждый день – последний под солнцем,

И ты знаешь, что нов каждый день под солнцем.

*

Учи меня, Господь, молиться, восхвалять

Увядшего листка секрет и спелый плод,

И величайшую из всех свобод:

Знать, видеть, ощущать, проигрывать, желать.

Учи уста благословлять и воспевать,

Как обновился день, сменяя ночь с утра,

Чтобы не стал как тот, что был ещё вчера,

Чтобы ему привычкою не стать.

Перевод с иврита Гали-Дана Зингер

СОНЕТ ПЕРВЫЙ (Из цикла "Любовь Терезы дю Мён")

Болезнь моя проклятая! У света

Любовью называется она.

Как я к себе презрением полна!

О, если бы ты знал, как тяжко это!

Волос моих коснулась седина —

С годами делаться мудрей должна.

Но вот мой взгляд остался без ответа,

И я унижена, посрамлена.

Зачем в свой ясный, предосенний день

Должна страдать я, от любви робея,

Должна робеть я, горестно любя?

А ночью, как бы пряча душу в тень,

Не ведая стыда, тянусь к тебе я

И лишь тебя зову, хочу тебя!

Перевод Рахиль Баумволь 

ОСТРАКОНЫ

*

Кто измерит сиянье, что угасает навечно,

В час последний, когда очи смежит человек,

Что за виденье стояло меж ним и солнечным светом,

Луч на ресницах играл, зренье пока не ушло.

Глянь на расткрытые губы между ничем и открытым,

На холодеющий лоб – мир, что пропал без следа.

*

Это старое море. Безрадостно в нём на причале

далью пленённым судам в алых своих парусах,

Девам весёлым подобны, что в дом воротились отцовский –

В дом старика-ворчуна, что их радость не в силах вместить

Вновь он кипит и бурчит, вновь доказать им пытаясь,

Лир, тиран дочерей, что хладнокровен и прав.

Берег чужой их манит, но собирутся в дорогу,

Вкусом солёной слезы берег златой окропят.

*

Только один драгоценный камень дал друг мне на память.

День расставанья на нём. Он мне надгробьем стоит.

Перевод с иврита Гали-Дана Зингер  

Как мчались поезда...

Как мчались поезда! Воспоминанья

О родине над рельсами горят.

Бурлящая вода, мечей бряцанье.

Впивался в ночи мучеников взгляд,

Куда-то увозимых. Жизнь молчала.

Тень от ветвей, осколки света, ад —

Во тьме окна. Молитва зазвучала,

И чей-то шёпот вдруг рассказом стал

О сыне и о доме у причала.

Как безвозвратно мчались поезда.

Перевод А. Пэнна 

ПОЛОСА ДУРНЫХ СНОВ

*

А если я молитву позабуду?

А если через первые врата

Прорвётся плач сквозь запертые двери?

Нет, лучше и пытаться спать не буду.

Я не могу, я не могу, –

А если вдруг в распахнутые окна

Мрак выломится чёрным кубом

Из тёмных комнат в день?

А если я молитву позабуду?

Всегда, всегда, идёт тот путь оттуда

В то место пресловутое, всегда.

Ведь были слово, колдовство и чудо,

Но не запомнили молитву губы.

*

Ты говоришь мне, что не жжёт огонь,

Что ты проходишь между языков

Моих ночей и не сжигает он.

«Звук плача этого неслышим. И таков»,

— ты говоришь мне, — твой безмолвный сон.

Сновидишь ты, а я свободен от оков».

И ты идёшь, цел, надо всеми вознесён

Меж терниев моих. На всём печать

Безмолвия и мой безгласен сон.

Хочу кричать, кричать, кричать, кричать –

Перевод с иврита Гали-Дана Зингер 

И У ГОРОДА БЫЛО...

Ещё был у него тогда запах морской,

Кожуры апельсина, ракушек, предлетнего зноя,

И была эта магия необъяснимой такой

И вернуться хотелось мне в то сновиденье цветное. 

Свет и море вокруг. Сто блестящих колец

Сохранили ему вкус солёный --">