Георгий Раевский - Одинокий прохожий

трепетный улов.

В тумане синем и неуловимом

Уж не видать окрестных берегов.

Лишь эта обличающая груда,

Покорная велениям Твоим…

И мы, свидетели прямого чуда,

Как громом пораженные стоим.

Всё замерло среди земного круга:

Не шелохнутся воды, ветер стих,

Лишь рыбы бьются сильно и упруго

По доскам дна, у самых ног Твоих.

Даже в простых образах повседневной жизни Раевский прозревал иные. Вот к Георгию Авдеевичу «на огонек» зашел какой-то знакомый:

Не хрустальный бокал, не хиосская гроздь,

Но стакан и простое вино;

Не в пурпурной одежде торжественный гость —

В тесной комнате полутемно,

И усталый напротив тебя человек

Молчаливо сидит, свой же брат,

И глаза из-под полуопущенных век

Одиноко и грустно глядят.

Ты наверное знаешь, зачем он пришел:

Не для выспренних слов и речей.

Так поставь же ему угощенье на стол

И вина неприметно подлей.

Может быть, от беседы, вина и тепла

Отойдет, улыбнется он вдруг, —

И увидишь: вся комната стала светла

И сияние льется вокруг.

Эта христианская просветленность и есть, как мне кажется, отличительная черта поэзии Раевского. Некоторые его стихи — почти молитва. Постоянно встречается обращение к Богу: «О, Господи, много ли надо, чтобы стало легко и светло!» Или: «Господи, дай только сердцу силы помнить, что Ты и во тьме со мной!» Или еще: «Господи, что ж это? — Свет отошел!»

На вопрос, что такое поэзия? Раевский отвечает стихотворением:

Поэзия — не томный, лепет,

Не темный бред, не грубый рёв, —

Она — внезапный шум и трепет

В огне рождающихся слов,

Их радостное столкновение,

Полёт, падение, полёт…

Ее начало — изумленье,

И музыка — ее оплот.

Потом, когда остынет лава,

Когда придет иль не придет

Непрочная земная слава, —

Душа по памяти найдет

Тех, полных боли и тревоги,

Незабываемых часов

Как бы зажившие ожоги

На теле неподвижных слов.

Георгий Авдеевич знал немецкий язык так же хорошо, как и русский, даже писал хорошие стихи по-немецки. Иногда он нам в кружке читал свои мастерские переводы. Помню, как чудесно звучали, переведенные на немецкий, стихи Блока. Сохранялась даже их музыка, их магия. Насколько мне известно, они, к сожалению, не были опубликованы, разве что в Германии, где Раевский провел последние годы своей жизни. Он работал там для немецкого радиовещания и телевидения, составляя пьесы и диалоги. Это занятие увлекало его, давало удовлетворение, он знакомил слушателей с русской культурой и положением верующих в СССР.

Десять лет назад Раевский скоропостижно скончался в Германии. Эта неожиданная смерть потрясла всех, знавших его. Судьба поэтического архива Георгия Авдеевича, его ненапечатанных стихов, мне неизвестна. Вероятно, все хранится у его жены-швейцарки, не знающей русского языка. Будем надеяться, что они когда-нибудь будут изданы.

Мне хочется закончить одним из любимых стихотворений Раевского. Он читал его всегда с особым подъемом и, в его передаче, оно звучало как торжественный гимн Вечному Свету:

Качнулись, побежали тени,

Свернулась мгла на дне долин,

Еще короткое мгновенье —

И солнце, светлый исполин,

Смеясь, выходит из чертога;

Сквозь утренний и синий дым

Золотозвонная дорога.

Бежит далёко перед ним.

…………………………………

Ты чудную кидаешь ризу

На плечи, на холмы земли,

Чтоб смертные отсюда, снизу,

В минуты лучшие могли,

Подняв лицо тебе навстречу,

Постичь притихшею душой,

Какого пламени предтеча —

Светорожденный пламень твой.

Газета «Русская мысль». Париж. 1973, № 2937.

--">