Иван Михайлович Рогов - Клятва

заведующим сельхозотделом крайкома партии, потом — наркомом заготовок СССР.

Но вернемся к Ивану Рогову.

Назову среди его стихов 1934–1935 годов такие, как «Жданка», «Мария Фомина» и «Иван Алексеевич».

Эти произведения посвящены событиям, которые связаны с коллективизацией деревни, и они, несомненно, автобиографичны, как, впрочем, и большинство других его стихов.

Думаешь, сразу нас повстречала

Хлебом-солью окрестность? Нет!

Как худославили нас сначала!

Сколько частушек про нас летало

На весь Мелединовский сельсовет!

Думаешь, честных и накаленных

Достаточно было наших речей?

Если мужьям было легче, жены

Висли на шеях у лошадей.

Всего не расскажешь, что здесь случалось,

Но правда наша не колебалась.

И мы не знали кривых путей.

Быть может, спасибо нам скажут после…

Соотнесем эти строчки с тем, что пишет Анфиса Михайловна:

«Помню, Ваня приезжал в деревню с уполномоченным по организации колхозов. Проводили крестьянские сходки. Мама у нас не хотела идти в колхоз. Отец, наоборот, одним из первых записался, отвел в колхоз лошадь, отдал семена. Мама очень ругала и папу, и Ваню: „Один приехал и суется не в свое дело, а другой первый записывается и все отдает в колхоз“. Но в колхозе стало нам легче жить…»

Совершенно очевидно, что процитированные стихи были рождены самой жизнью. Это то, чем жил Рогов. И это тоже летопись дел комсомола.

Иван Рогов был тончайшим лириком. Сыновняя любовь к родным местам, нежность первой любви, восторг, я бы сказал, ликование от встреч с друзьями, печаль о том, что близко сердцу и — вдруг! утрачено, — все это передано в стихах с такой далекой от «книжной учености» непосредственностью и с такой искренностью, что читая их невольно «примеряешь» многое из всего прочувствованного поэтом к самому себе. И кажется, что это написано не в 30-е годы, а сегодня…

Главное и самое сильное в творчестве Рогова — его армейские стихи.

25 июня 1937 года Иван Рогов писал мне с погранзаставы:

«Костя! Сегодня вечер из таких, в которые некуда себя деть, встают образы прежних друзей, и хочется написать что-нибудь им. Вот я и пишу тебе.

Я, кажется, ни разу не писал о здешних ландшафтах. Местность здесь не совсем уютная. Леса и болота. Все время глаз упирается в лес. Зори здесь гораздо тусклее, чем в Горьком. Я соскучился по тем зорям. Но зато здесь почему-то исступленно поют птицы!..

Западные границы делаются более беспокойными. Банд пока нет, но выдрессированные шпионы, и террористы поодиночке и по двое ходят часто. Вооружены русскими револьверами и немецкими гранатами.

Но, если уж похвастаться, мы тоже получили надлежащую выучку, чтобы их обезвреживать. А стреляют в упор, сукины дети! Но не попадают — страх не дает».

Я читаю это и вспоминаю поэму Рогова «Метель», вспоминаю его стихи: «Теперь мне рассказать вам надо…», «Моя песня Марии Казаковой», «Ненависть»…

Иван Рогов поведал в этих произведениях о том, что пережил. Они не плод его фантазии, а сама действительность тех лет, тревожная действительность сгущавшейся возле наших границ военной угрозы.

Вот как он описывает врага, перешедшего границу:

Светало. Дымились травы.

Кустарник в тумане плыл.

Его принесли к заставе.

Лежал он и воду пил.

Стояли мы и курили,

Скупой разговор вели.

Рядом с ним положили,

Что у него нашли…

…………………………………..

Он знал, что нам еще нужен,

Что мы его не добьем.

Он силился жить

И слушал,

Что говорят о нем.

А я, я глядел на кисти

Его волосатых рук,

На злую татуировку,

Сведенную в полукруг:

Лиловые нож и крылья,

Огонь, зажатый в кулак,

И виденный где-то раньше

Зигзагообразный знак.

И я навсегда запомнил,

Навек, до последних дней,

Этот змеиный облик

Ненависти моей!

Он мне был известен с детства

И книжками разъяснен,

А здесь я на самом деле

Увидел,

Как может он

Залезть под глухие листья,

В зубах пронести беду…

Теперь — под землей ползи он,

И там я его найду!

Советская поэзия предвоенных лет многое сделала для того, чтобы держать молодежь в постоянной --">