Василий Дмитриевич Федоров - Женитьба Дон-Жуана

Прижился даже именем своим:

Жуан ли, Жан ли, был бы работяга.

В то время, как теперь сдается нам,

К туманным иностранным именам

Была у нас особенная тяга,

Хоть римский Цицерон, к чему чиниться,

Звучит по-русски

Вроде Чечевицын.

И все-таки потом

Приставку «дон»,

Как ни звучна была, отбросил он,

Взял и отсек без всякого терзанья,

Как отсекают, взятую в щепоть,

Вполне живую, трепетную плоть

При тягостном обряде обрезанья.

Жуан без «дон» по собственной охоте

Стал проще,

Как еврей без крайней плоти.

Не диво ли,

От первого «люблю»

У нас закон оберегал семью,

А строгому закону в подкрепленье

Через цехком, завком и женсовет,

Партком и комсомольский комитет

Был и закон общественного мненья,

И тот, кто преступал за грань закона,

Не избегал порой

И фельетона.

«Вот хорошо,—

Подумал жен желанник,—

Что у семьи так много добрых нянек,

Особенно для грешных, кто, как я,

Решил навек оставить круг порочный,

С такой подмогой счастье будет прочно.

Долой разврат!

Да здравствует семья!»

Тогда еще не знал он иносказ:

«Семь добрых нянек,

А дитя — без глаз».

«Долой разврат!»

Сказать-то просто. Кстати,

Поговорим немного о разврате,

Перелистнем страницы словарей,

Откроем те, где есть определенье

Разврату, как порочному явленью,

С позиций моралистов наших дней.

Увы, воображенью не мешая,

Молчит Энциклопедия Большая.

С послушностью

Наипримерных чад

Вослед Большой и Малые молчат.

Но тут себе позволю замечанье:

Встречаются и в жизни иногда

Такие рассуждения, когда

Бывает вразумительней молчанье.

Ну сами посудите: для морали

Не стало б легче,

Если бы орали.

А может,

Надо только ликовать,

Что дали мне возможность толковать

Добра и зла житейские приметы.

Меж ними очень узенький порог:

Чуть-чуть переступил — уже порок,

Чуть-чуть недоступил — порока нету.

А мера где, чтобы в разврат не впасть?

Одна лишь мера —

Истинная страсть.

Не бойтесь страсти,

Но в любви горячей

Любая страсть

Должна быть только зрячей.

Пусть синие померкнут небеса,

Пусть голубые рухнут небосводы,

Но писанные матерью-природой

Любви своей храните адреса.

В мужчине с женщиной

Есть святый дух,

Когда хранится ими тайна двух.

Открывший тайну —

У порока в нетях,

К ночам любви не подпускайте третьих

Ни воспаленных, ни холодных глаз,

Чтоб трезвым не раскаиваться завтра,

Из ласк любви не делайте театра,

Не выставляйте счастье напоказ.

А для картин о чуде женских ножек

Нам нужен не развратник,

А художник.

Еще и ныне вызывает спор

Рембрандта мудрого «Ночной дозор».

На той картине в призрачном луче

Стоит среди дозорных, в их оплоте

Не то девчонка-нищенка в лохмотьях,

Не то принцесса в золотой парче.

В лохмотьях — тем,

В ком мало интереса,

Влюбленному любовь —

Всегда принцесса.

Иной готов

При чувстве небогатом

Любое чувство называть развратом.

Увидев наготу на полотне,

Такой спешит с поспешностью кретина

От самой благороднейшей картины

С тупым упреком к собственной жене.

Хоть крик борца со всяческими «мини» —

Не крик ли

Вопиющего в пустыне?

Художник — полубог,

Когда творит,

Влюбленный — бог,

Когда душой горит,

Но по возможности воспламеняться,

По высшему призванию творцов —

Детей, картин ли —

В качестве отцов

Они местами могут поменяться.

Прекрасна страсть, взлетевшая высоко,

А холодность души — душа порока.

Как часто бьют

В ревнительный набат,

Как часто говорят:

«Разврат!.. Разврат!..»

Разврат — когда из низких побуждений,

Когда же побужденья высоки…

Не юноши, а чаще старики

Скользят на тропках темных похождений.

Нет, истинную страсть, ее азарта

Не надо путать

С путами --">