Юрий Михайлович Кублановский - В световом году: стихотворения

страшно

и, в общем, невесело жить.

Усопшие взяты измором,

кто водкой, кто общей бедой.

Хлам старых венков за забором,

пропитанный снежной водой:

воск роз, посеревший от ветра,

унылый слежавшийся сор

— как будто распахнуты недра

отечества всем на позор.

Ноябрь 1990

«Когда роковая блестит на…»

Когда роковая блестит на

дневном небосклоне звезда,

где столь бескорыстно, безбытно

ты вить не спешила гнезда,

платок не вмещает убогий

разброс твоих косм золотых,

и кисть тяжела от немногих

заветных колец родовых.

Недаром ты в силе и праве

в последние впрямь времена

читать в просквоженной дубраве

напутствия и имена

давно погребенных счастливцев.

Ну, кто из них уговорил

вдруг с места сорваться синицу,

нахлебницу здешних могил?

Туземцы при этом режиме,

мы сделали всё, что могли:

на ощупь в отеческом дыме

навстречу погибели шли

и слабые силы копили

для мести какой, может быть,

но вдруг обреченно открыли,

что нечем и некому мстить.

…С приходом над дремным простором,

где в детстве крестили тебя,

и тамошним аввою в створах

таинственного алтаря,

с землей обескровленной нашей

со льдом иссякающих рек

мы связаны общею чашей

и общей просфорой навек.

27. XII.1990

ПОМИНАЛЬНОЕ

Всё же есть тепло в нас

и в бешеной стуже вьюг,

потому что «Бог наш

есть огнь поядающий».

А. Величанский

Бог наш

— огнь поядающий

в бешеной стуже вьюг.

Ныне об этом знающий

не понаслышке друг

в виды видавшем свитере

отвоевался на

весях Москвы и Питера,

сумеречных

сполна.

Мы продвигались в замети,

грозный чей посвист тих,

отогревались в памяти

первых подруг своих.

Дальних приходов

паперти,

их золотой запас

смолоду были заперты

для большинства из нас.

Неутомимо сбитые

наши слова в столбцы —

были тогда

несытые

алчущие птенцы:

им приходилось скармливать

всю свою кровь уже,

вместо того чтоб скапливать

впрок

Божий страх в душе.

Время — вода проточная

в вымерших берегах.

Честная речь оброчная

и огоньки

в домах

блочной глухой совдепии

плюс зеленца ольхи

в нищенском благолепии

— это твои стихи.

То бишь твое служение

сродственно средь пустот

с тучами,

на снижение

шедшими круглый год,

с птицами, зарябившими

на небе в глубине,

на землю обронившими

в сером

перо

огне…

Как твой английский, греческий,

брат с баснословных лет,

легший в предел отеческий,

словно в сырой

подклет?

Вправленный в средостение

сей мотыльковый миг —

миг твоего успения

жизни равновелик.

26. II.1991

«Ветер ерошит зеленое…»

Ветер ерошит зеленое

под раскаленным пятном

солнца, не двигая оное,

— в небытие за окном.

Но не пасует безбытное

вместе с беспутным моим,

разом простое и скрытное,

сердце твое перед ним.

Иль луговина не вымерла,

в чьих колокольчиках есть

от Соловьева Владимира

заупокойная весть?

Или в по новой озвученной

старой руине сейчас

на крестовине замученный

ждет прихожанина Спас?

Впрочем, когда тут от нечего

делать идут по пятам

и погибает отечество,

до воскресенья ли нам?

И над зазывною пропастью

с первым снежком в бороде

поздно уж вёсельной лопастью,

бодрствуя, бить по воде…

С нами емельки рогожины

вместо покойной родни.

--">