Дмитрий Владимирович Щедровицкий - Из восьми книг

Дмитрий ЩедровицкийИз восьми книг

ПРЕДИСЛОВИЕ

Задача предисловия, по-видимому, в том, чтобы задержать читателя, помешать ему свободно войти в книгу. Незавидная роль!

Поэтому – как можно короче: стихотворения Дмитрия Щедровицкого хочется перечитывать. Но ведь это и значит, что они – поэзия. Только поэзия – мир, где в отличие от всех прочих миров можно дважды войти в одну и ту же реку. Потому что слова поэзии преодолевают время. В стихах Щедровицкого главное то, что они подчиняют себе время, обезвреживают его коварство и способность губить. И поэтому в его словах можно услышать Слово.

Я уверен, что этим стихам суждено торжествовать над временем.

М. В. Панов

I ИЗ КНИГИ «АНГЕЛ СООТВЕТСТВИЙ» (1972–1973 гг.)

* * *

Как самоцелью и судьбой сонат,

Как в сон глубокий,

Сквозные зданья снежные звенят

На солнцепеке.

Преображенный переходит в боль —

И виден лучше,

Когда так сладко редок лист любой

В осенней гуще.

И в небольшие эти города

Уйду на треть я,

Неразличимый от кусочков льда,

От междометья…

1972

ПРИГОРОК

Подрезанное дерево – диковинный светильник,

Березы – только вышиты, судьба – совсем с иголки.

Лесные звезды спрятаны в суставах клена тыльных,

И светятся раскрытые ворота на пригорке.

Несложный выкрик скрытых птиц по рощицам рассован,

В глотанье глины – голоса разломанной недели,

Из глуби запаха болот – из кислого, косого —

Зовут белесо. Не поймешь – ликуют ли, в беде ли.

И ветер выросший поет, взобравшийся на клирос,

В воде сияют под травой невиданные лики…

Расстелим плащ, разломим хлеб, посетуем на сырость:

Идти придется до утра – темно стучать в калитки.

1972

EXODUS

Над умами, полными товара,

Над душой, площадной со стыда,

Городов холмистая тиара,

Непобитый козырь – Амстердам.

И один среди двухсот владельцев

Дыр в холмах и лучших в море мест

Жаждет в небо бурое вглядеться —

И узреть из туч проросший перст.

1972

АЛИ

Со смертью Али прекратились потоки,

И падали звезды, вопя о пощаде,

Вздымались низины, померкли пророки —

И вспыхнуло небо, с землею в разладе.

Но молвил Али о таинственном нищем,

Что явится ночью за царственным телом,

И брошен был труп на тележное днище,

И выли колеса в саду оголтелом.

Плоды опадали и лезли из кожи,

Но следом разгневанный вышел потомок,

И лошадь нагнал, и схватился за вожжи,

Взмахнув над возницей мечом средь потемок.

И нищий откинул с чела покрывало:

Открывший лицо пролетавшей комете —

Али улыбался… И как не бывало

Ни лиц, ни времен, ни телеги, ни смерти.

1972

МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ

Ночь содрогнулась приближеньем боли,

Плоды пространства страхом налиты,

Звезд оскуденье слышимо сквозь голый

И зримый голос пустоты.

Толпой созвездий густо замирая

У входа в суженный зрачок,

Отягощенный свет взывает: «Равви!

Я в этой тьме один, как светлячок».

1973

* * *

Кого ты встретил,

Кого ты видел возле грушевой горы,

Кто с нами третий,

Кто двери лета затворенные открыл,

Кому все эти

Дубы и клены многоярусной игры,

Кто чище смерти

Оделся в тогу аистиных сладких крыл?…

1973

* * *

К небосводу багрового гнева

Обратился приземистый лик:

За окном собирались деревья,

Я поклоном приветствовал их.

– Что нам делать, стропила вселенной,

Колоколенок птичьих столбы,

Коль в подлунном наследном именье

Мы – клейменные страхом рабы?

– Препояшемся бранной листвою

И на пилы пойдем напролом,

Если Темный воссядет главою

За медовым гудящим столом.

Нам известны хоромы и клети,

Мы в любое глядели окно.

Лишь молчавшим в теченье столетий

На Суде будет слово дано.

1973

ГЛУХОЙ

– Для чего ты звенишь, шелестишь,

Дал истоки звучаниям разным,

Разве ты соловей или чиж,

Что тревожишь нас голосом праздным?

– Что мне делать?

При жизни со мной

Говорили лишь стоном и ревом,

И пред самой кончиной, весной,

Только

--">