Эзра Паунд - Cantos

Эзра ПАУНД

CANTOS

Перевод Владимира Кучерявкина     

I

Потом спустились к кораблю.

Перенесли на волны судно, в божественное море,

И мачту с парусом восстановили над черным кораблем,

Баранов блеющих втащили… и тела свои,

Тяжелые от плача; в корму нам ветер задышал,

Вперед понес, раздувая полотно,

Вытканное Киркою, кудрявою богиней,

И сидя в корабле – играл кормилом ветр,

Наполнив парус наш – мы плыли до заката,

Уснуло солнце, пошли по океану тени –

Тогда достигли мы пределов вод бездонных,

Где киммериян земли, большие города,

Закрыты плотной мглой и недоступны

Сиянью солнечных лучей,

На небе ли оно или ушло, ночным светилам небо уступая.

Там вечно темный лик ночной в глаза печальным людям смотрит.

Теченью океана вопреки, достигли мы земли,

О коей мне рассказывала Кирка.

Готовили они обряд здесь, Перимед и Еврилох,

Я ж, вынув меч из ножен, яму

Шириною в локоть откопал.

Свершили возлиянья мы в честь каждого из неживых

Медовым пивом, и вином, и, наконец, водой, замешанной с мукою.

Потом молился долго я тошнотворным ликам мертвых,

Как на Итаку попаду, зарезать обещал

Тельцов отборных в жертву им, в костер добра немало бросить,

Тиресию ж – барана черного, вожатая над стадом.

Кровь темная текла по Fossae,

И души из Эреба, бледные, как трупы,

Невест, и юношей, и стариков, детьми и внуками богатых –

Покрыты пятнами недавних слез – и нежных дев,

Мужей, чьи головы пробиты острой бронзой,

Войны добыча, с кровью на руках –

О много было их! – вокруг толпились. С воплем.

И бледный сам, я приказал тащить животных.

Лил масло и взывал к богам,

К Плутону грозному и Прозерпине славной,

И, вынув тонкий меч,

У ямы сел, чтоб отгонять нетерпеливых, но бессильных мертвых,

Пока Тиресий говорит.

Но первым Ельпенор был, наш товарищ Ельпенор,

Непохороненный, брошенный в поле широком,

Труп возле дома Кирки,

Он не оплакан нами был, не погребен – спешили мы,

О бедный дух. И вскрикнул я поспешно:

«О Ельпенор, как ты попал на эти мрачные брега?

Ужель пешком пришел, нас, мореходов, обгоняя?»

                            В ответ он простонал:

«Злой рок тому причина и вино. Над очагом я спал у Кирки,

Неосторожно стал по лестнице спускаться

И, сделав шаг неверный, о подпору

Затылок размозжил. Душа искать Аверн отлетела.

Молю тебя, о царь, непогребенного и неоплаканного вспомни,

Оружье собери мое, у моря холм насыпь и надпись сделай;

«Злосчастный муж, но с именем в грядущем» –

И в холм весло воткни, которым греб я с вами».

Я Антиклею отогнал. За ней – Тиресий Фивский.

Он, с жезлом золотым, узнал меня и первым начал:

» А, снова ты? Недобрая звезда

В мир скорбный мертвых привела тебя, в обитель теней.

Ну, отойди от Fossae, дай напиться крови,

Чтобы пророчить».

                            Я отступил назад,

И он сказал, от крови сильный: «Одиссей,

Нептуна злобе вопреки, по морю темному вернется,

Всех растеряв товарищей». И снова Антиклея.

Спи тихо, Див. – Я помянул Андрея Дива,

In offichina Vecheli, 1538, как будто, из Гомера что-то.

Он плыл, и миновал сирен, и дальше, прочь,

Обратно к Кирке.

                            Venerandum .

Как там сказал Критянин: ты, в короне золотой, о Афродита,

Cypri munimenta sortita est, ты – радость; золото и orichalchi –

Нагрудные повязки, опояска; ты, темновекая,

И с жезлом Аргициды золотым. Итак:

II

Черт побери, Роберт Браунинг,

Существует лишь один «Сорделло».

Но Сорделло и мой Сорделло?

Lo Sordels si fo di Mantovana.

А Со-сю вспенивал море,

Нерпа играет в кольцах белопенных у влажноприбойной скалы,

Атласная кожа, Лера дочь,

                            а глаза Пикассо,

В черном капоре меха, гибкая дочь Океана,

И волны на берег идут чередой,

«Элеонора, elenaus и eleptolis!»

                            И Гомер, старик, слепой, бедняга, слепой, словно крот,

Ухо, чуткое ухо к рокоту моря, ропоту старцев:

«Пусть убирается --">