Эмилия Кирилловна Чегринцева - Посещения. Стихи. 1929-1936

Посещения

Сергею Чегринцеву

«Ближе утро. Нехотя и вяло…»

Ближе утро. Нехотя и вяло

разжимает руки темнота.

Я лежу в тенетах одеяла.

Отлетает робкая мечта.

Стрелки прикоснуться к сновиденьям,

будто два отточенных меча,

и ресниц испуганные тени

оттолкнет зажженная свеча.

Догорят в бушующей спиртовке

голубые искорки планет.

и вползет в окно моей неловкий

пряным кофе пахнущий рассвет.

Возвратятся мелкие заботы

под родной гостеприимный кров,

и вода змеиным оборотом

смоет с плеч тугие крылья снов.

Вот и день. И утренняя сажа

понемногу гуще и темней.

Нет, судьбы мне снова не предскажут

ледяные звезды на окне.

БЕССОННИЦА

Из улицы в улицу — вброд —

бродить без расчета, без меры;

и прошлое в ногу идет,

как тонкая тень Агасфера.

До звезд завивает спираль

сухая и пьяная вьюга.

Бессонная ночь, не пора-ль

с тобою расстаться, подруга?

И город, оседланный мглой,

уныло плетется к рассвету.

О, чтобы присниться могло

за время напрасное это?

Желтеет измятый восток.

Не будет заря, как начало,

Но как утомленный игрок,

как сброшенный фрак после бала.

А твой неустойчивый шаг

скребет тротуар по загривку.

И пляшет пустая душа

обрывком газеты, обрывком.

ВЕСНОЙ

На сквознякe весенних суток

раскрылись двери, как цветок,

и к звездам синий первопуток

от сырости почти размок.

По крышам рассыпая шорох,

на небе трогается лед,

и вспыхивает, будто порох,

над садом мартовский восход.

Там будут выстроены громом

для нас, как радуги, мосты.

Там, успокоенные бромом,

мы бросим тело, как костыль.

И, покидая образ прежний

и заводь сонную земли,

заголубеет, как подснежник,

душа у звездной колеи.

И ветер треплется мочалкой,

и в полых водах тонет путь.

А ночь, как нищая гадалка,

судьбы не может обмануть.

ВАЛЬС

Расцветай, моя ночь, и касайся

шелковистым подолом людей!

Мы плывем по широкому вальсу

в голубой невесомой ладье.

Опустевшие столики пеной

оседают за нами к стене,

и качается ночь, как сирена,

на блестящей паркетной волне.

От расплывчатой мглы ресторана

отплывая навеки вдвоем,

голубые забытые страны

мы, как молодость, снова найдем.

Медный ветер сметет дирижера,

раскачает простенки прибой;

в повторенных зеркальных просторах

станет тесно кружиться с тобой.

И, круги расширяя над залом,

покидая, как пристань, паркет,

разобьемся мы грудью о скалы —

об высокий холодный рассвет.

«Уже твердел сраженный день…»

Уже твердел сраженный день

 и больше сердцу не был нужен,

и звали вывески людей

на кружку пива и на ужин.

Уже гремучею змеей

на двери опускались шторы,

и рейс окончила дневной

международная контора.

Не торопясь, жевал туман

отяжелевших пешеходов,

и за решеткой океан

качал в ладонях пароходы.

И ветер, растолкав народ,

в боязни опоздать к отходу,

открыв большой и громкий рот,

кричал бумажным пароходам

— пронзительней, чем муэдзин,

чтобы смелее отплывали,

что, ведь, не только для витрин

у них бока обшиты сталью!

И вот тоска несла из тьмы

живые волны, запах пены,

и неспокойная, как мы,

ждала флотилия сирену.

И, обгоняя пароход,

мы шли во мрак Иллюзиона

встречать тропический восход

и фильмовые небосклоны.

«Какая странная и злая…»

Какая странная и злая

туманом скованная мгла,

созвездья спутавши узлами,

над нашим городом легла!

          Мы, как --">