Михаил Юрьевич Лермонтов - Том 4. Поэмы 1835-1841

Михаил Юрьевич Лермонтов Собрание сочинений в шести томах Том 4. Поэмы 1835-1841

Боярин Орша^*

Глава I

Then burst her heart in one long shriek,

And to the earth she fell like stone

Or statue from its base o'erthrown.

Byron.^[1]

Во время оно жил да был

В Москве боярин Михаил,

Прозваньем Орша. — Важный сан

Дал Орше Грозный Иоанн;

Он дал ему с руки своей

Кольцо, наследие царей;

Он дал ему в веселый миг

Соболью шубу с плеч своих;

В день воскресения Христа

Поцеловал его в уста

И обещался в тот же день

Дать тридцать царских деревень

С тем, чтобы Орша до конца

Не отлучался от дворца.

Но Орша нравом был угрюм:

Он не любил придворный шум,

При виде трепетных льстецов

Щипал концы седых усов,

И раз, опричным огорчен,

Так Иоанну молвил он:

«Надежа-царь! пусти меня

На родину — я день от дня

Всё старе — даже не могу

Обиду выместить врагу:

Есть много слуг в дворце твоем.

Пусти меня! — мой старый дом

На берегу Днепра крутом

Близ рубежа Литвы чужой

Оброс могильною травой;

Пробудь я здесь еще хоть год,

Он догниет — и упадет;

Дай поклониться мне Днепру…

Там я родился — там умру!»

И он узрел свой старый дом.

Покои темные кругом

Уставил златом и сребром;

Икону в ризе дорогой

В алмазах, в жемчуге, с резьбой

Повесил в каждом он углу,

И запестрелись на полу

Узоры шелковых ковров.

Но лучше царских всех даров

Был божий дар — младая дочь;

Об ней он думал день и ночь,

В его глазах она росла

Свежа, невинна, весела,

Цветок грядущего святой,

Былого памятник живой!

Так средь развалин иногда

Растет береза: молода,

Мила над плитами гробов

Игрою шепчущих листов,

И та холодная стена

Ее красой оживлена!..

· · ·

Туманно в поле и темно,

Одно лишь светится окно

В боярском доме — как звезда

Сквозь тучи смотрит иногда.

Тяжелый звякнул уж затвор,

Угрюм и пуст широкий двор.

Вот, испытав замки дверей,

С гремучей связкою ключей

К калитке сторож подошел

И взоры на небо возвел:

«А завтра быть грозе большой! —

Сказал крестясь старик седой, —

Смотри-ка, молния вдали

Так и доходит до земли,

И белый месяц, как монах,

Завернут в черных облаках;

И воет ветер будто зверь.

Дай кучу злата мне теперь,

С конюшни лучшего коня

Сейчас седлайте для меня,

Нет, не отъеду от крыльца

Ни для родимого отца!»

Так рассуждая сам с собой,

Кряхтя, старик пошел домой.

Лишь вдалеке едва гремят

Его ключи — вокруг палат

Всё снова тихо и темно,

Одно лишь светится окно.

Всё в доме спит — не спит один

Его угрюмый властелин

В покое пышном и большом

На ложе бархатном своем.

Полусгоревшая свеча

Пред ним, сверкая и треща,

Порой на каждый льет предмет

Какой-то странный полусвет.

Висят над ложем образа;

Их ризы блещут, их глаза

Вдруг оживляются, глядят —

Но с чем сравнить подобный взгляд?

Он непонятней и страшней

Всех мертвых и живых очей!

Томит боярина тоска;

Уж поздно. Под окном река

Шумит — и с бурей заодно

Гремучий дождь стучит в окно.

Чернеет тень во всех углах —

И — странно — Оршу обнял страх!

Бывал он в битвах, хоть и стар,

Против поляков и татар,

Слыхал он грозный царский глас,

Встречал и взор, в недобрый час:

Ни разу дух его крутой

Не ослабел перед бедой;

Но тут, — он свистнул, и взошел

Любимый раб его, Сокол.

И молвил Орша: «Скучно мне,

Всё думы черные одне.

Садись поближе на скамью,

И речью грусть рассей мою…

Пожалуй, сказку ты начни

Про прежние златые дни,

И я, припомнив старину,

Под говор слов твоих засну».

И на скамью присел Сокол

И речь такую он завел:

«Жил-был за тридевять земель

В тридцатом княжестве отсель

--">