Даниэль Мусеевич Клугер - Еврейские баллады

поруганной веры,

Малодушно отброшенной веры отцов…»

Было так неуютно от темного взгляда

И от горького яда безумных речей.

И спросил я его: «Кто же ты, Торквемада?»

И ответил мне призрак: «Последний еврей…»

Он сказал — и ушел… Разговоры о Боге,

О любви и судьбе показались пусты…

Кто за нами придет? Кто стоит на пороге?

Разрушаются стены, ветшают мосты…

Слухи о еврейском происхождении фра Томмазо де Торквемады появились еще при его жизни и не закончились со смертью. По сей день не утихают споры о том, что было истинным мотивом поступков этого человека.

Солдатский вальс

В тридцать девятом был отдан приказ —

И начался поход.

Солнце взорвалось будто фугас,

Красным стал небосвод.

Огненный дождь и свинцовый град,

Воздух от гари сох.

Вместе с другими шагал солдат

По имени Эрвин Блох.

Был он однажды обласкан судьбой —

В сорок втором году:

Месячный отпуск в Берлин, домой —

Поезд уж на ходу…

Месяц прошел, и снова вагон,

И — остановка в пути.

Он на Варшавский вышел перрон —

Пару шагов пройти.

Но сигарета погасла в руке

Потяжелел закат.

Там эшелон стоял в тупике

И оцепленье солдат.

Он оглянулся — а позади,

Будто немой парад,

С желтыми звездами на груди

Плыли за рядом ряд.

Глядя в тетрадку, молитву читал

В талесе и тфилин

За остальными не поспевал

Старый седой раввин.

День почернел — несорванный плод,

Съежился и усох.

Молча смотрел на еврейский Исход

Растерянный Эрвин Блох.

Так он смотрел и в вагон не спешил,

Все продолжал стоять.

С ним поравнявшись, раввин уронил

Выцветшую тетрадь.

Он подобрал — и промолвил старик,

Дав ему перелистать:

«Переписал мне псалмы ученик,

Жаль было бы потерять…»

И отчего-то добавил раввин,

Был неподвижен взгляд:

«Он из Варшавы уехал в Берлин,

Лет двадцать пять назад.

Слышал — в Берлине стал он отцом,

Но взял его рано Бог.

Был он похож с тобою лицом,

А звался он — Хаим Блох…»

Поезд еврейский ушел в горизонт

Именем «Освенцим».

Блох на Восточный отправился фронт

К старым друзьям своим.

Слушал как пули протяжно поют,

Тренькают меж берез,

И вспоминал берлинский приют —

В котором когда-то рос.

Чаще молчал и больше курил,

И потемнел лицом.

И наконец расчет получил

Порохом и свинцом,

Где, средь забытых Богом мест

Желтеют трава и мох.

В этой степи появился крест

С табличкою: «Эрвин Блох».

Но перед смертью, в тяжелом бреду

Видел он тот вокзал.

«Стойте! — воскликнул. — Я с вами иду!»

И за раввином встал.

«В ад, вместе с вами, дорогу избрал,

Не поверну назад!»

Но ребе спросил: «А с чего ты взял,

Что это — дорога в ад?»

--">