Владимир Владимирович Набоков - Poems and Problems. Poems

от веянья чудес земля сойдет с ума,

         и будут многие распяты.

Мария, что тебе до бреда рыбарей!

Неосязаемо над горестью твоей

         дни проплывают, и ни в третий,

ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов,

твой смуглый первенец, лепивший воробьев

         на солнцепеке, в Назарете.

Берлин, 1925

9. Люблю я гору

Люблю я гору в шубе черной

лесов еловых, потому

что в темноте чужбины горной

я ближе к дому моему.

Как не узнать той хвои плотной

и как с ума мне не сойти

хотя б от ягоды болотной,

заголубевшей на пути.

Чем выше темные, сырые

тропинки вьются, тем ясней

приметы с детства дорогие

равнины северной моей.

Не так ли мы по склонам рая

взбираться будем в смертный час,

все то любимое встречая,

что в жизни возвышало нас?

Фельдберг (Шварцвальд), 31 августа 1925

10. Сновидение

Будильнику на утро задаю

     урок, и в сумрак отпускаю,

как шар воздушный, комнату мою,

     и облегченно в сон вступаю.

Меня берет — уже во сне самом —

     как бы вторичная дремота.

Туманный стол. Сидящих за столом

     не вижу. Все мы ждем кого-то.

Фонарь карманный кто-то из гостей

     на дверь, как пистолет, наводит.

И, ростом выше и лицом светлей,

     убитый друг со смехом входит.

Я говорю без удивленья с ним,

     живым, и знаю, нет обмана.

Со лба его сошла, как легкий грим,

     смертельная когда-то рана.

Мы говорим. Мне весело. Но вдруг —

     заминка, странное стесненье.

Меня отводит в сторону мой друг

     и что-то шепчет в объясненье.

Но я не слышу. Длительный звонок

     на представленье созывает:

будильник повторяет свой урок,

     и день мне веки прерывает.

Лишь миг один неправильный на вид

     мир падает, как кошка, сразу

на все четыре лапы, и стоит,

     знакомый разуму и глазу.

Но, Боже мой, — когда припомнишь сон,

     случайно, днем, в чужой гостиной,

или, сверкнув, придет на память он

     пред оружейною витриной,

как благодарен силам неземным,

     что могут мертвые нам сниться.

Как этим сном, событием ночным,

     душа смятенная гордится!

1927

11. Снимок

На пляже в полдень лиловатый,

в морском каникульном раю

снимал купальщик полосатый

свою счастливую семью.

И замирает мальчик голый,

и улыбается жена,

в горячий свет, в песок веселый,

как в серебро, погружена.

И полосатым человеком

направлен в солнечный песок,

мигнул и щелкнул черным веком

фотографический глазок.

Запечатлела эта пленка

все, что могла она поймать:

оцепеневшего ребенка,

его сияющую мать,

и ведерцо, и две лопаты,

и в стороне песчаный скат.

И я, случайный соглядатай,

на заднем плане тоже снят.

Зимой в неведомом мне доме

покажут бабушке альбом,

и будет снимок в том альбоме,

и буду я на снимке том:

мой облик меж людьми чужими,

один мой августовский день,

моя не знаемая ими,

вотще украденная тень.

Бинц, 20 августа 1927

12. В раю

Моя душа, за смертью дальней

твой образ виден мне вот так:

натуралист провинциальный,

в раю потерянный чудак.

Там в роще дремлет ангел дикий,

полупавлинье существо.

Ты любознательно потыкай

зеленым зонтиком в него,

соображая, как сначала

о ней напишешь ты статью,

потом… но только нет журнала

и нет читателей в раю.

И ты стоишь, еще не веря

немому горю своему:

об этом синем сонном звере

кому расскажешь ты, кому?

Где мир и названные розы,

музей и птичьи чучела?

И смотришь, смотришь ты сквозь слезы

на безымянные крыла.

Берлин, 25 сентября 1927

--">