Константин Ильич Левин - Стихи

Левин Константин Стихи

* * *

Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду.

Сидят мои товарищи в венгерских кабачках.

Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных

С шарнирными коленями и клюшками в руках.

Сейчас мои товарищи, комвзводы и комбаты

У каждого по Ленину и Золотой Звезде

Идут противотанковой профессии ребята,

Ребята из отчаянного ОИПТД ^[1].

Достали где-то шпоры все, звенят по Фридрихштрассе,

Идут по Красной площади чеканным строевым.

А я сижу под Гомелем, с зубровкой на террасе,

И шлю им поздравления по почтам полевым.

1945

* * *

Нас хоронила артиллерия.

Сначала нас она убила.

Но, не гнушаясь лицемерия,

Теперь клялась, что нас любила.

Она выламывалась жерлами,

Но мы не верили ей дружно

Всеми обугленными нервами

В натруженных руках медслужбы.

За нас молились леди Англии

И маркитантки полковые.

Нас интервьюировали б ангелы,

Когда бы были таковые.

Мы доверяли только морфию,

По самой крайней мере - брому.

А те из нас, что были мертвыми

Земле, и никому другому.

Тут всё еще ползут, минируют

И принимают контрудары.

А там - уже иллюминируют,

Набрасывают мемуары...

И там, вдали от зоны гибельной,

Циклюют и вощат паркеты,

Большой театр квадригой вздыбленной

Следит салютную ракету.

А там по мановенью файеров

Взлетают стаи лепешинских,

И фары плавят плечи фрайеров

И шубки дамские в пушинках.

Бойцы лежат. Им льет регалии

Монетный двор порой ночною.

Но пулеметы обрыгали их

Блевотиною разрывною!

Но тех, кто получил полсажени,

Кого отпели суховеи,

Не надо путать с персонажами

Ремарка и Хемингуэя.

Один из них, случайно выживший,

В Москву осеннюю приехал.

Он по бульвару брел, как выпивший,

И средь живых прошел, как эхо.

Кому-то он мешал в троллейбусе

Искусственной ногой своею.

Сквозь эти мелкие нелепости

Он приближался к Мавзолею.

Он вспомнил холмики размытые,

Куски фанеры по дорогам,

Глаза солдат, навек открытые,

Спокойным светятся упреком.

На них пилоты с неба рушатся,

Крестами в тучах застревают...

Но не оскудевает мужество,

Как небо не устаревает.

И знал солдат, равны для Родины

Те, что заглотаны войною,

И те, что тут лежат, схоронены

В самой стене и под стеною.

1946-1984

* * *

Мы непростительно стареем

И приближаемся к золе.

Что вам сказать? Я был евреем

В такое время на земле.

Я не был славой избалован

И лишь посмертно признан был,

Я так и рвался из былого,

Которого я не любил.

Я был скупей, чем каждый третий,

Злопамятнее, чем шестой.

Я счастья так-таки не встретил,

Да, даже на одной Шестой!

. . . . . . . . . . . . .

Но даже в тех кровавых далях,

Где вышла смерть на карнавал,

Тебя, народ, тебя, страдалец,

Я никогда не забывал.

Когда, стянувши боль в затылке

Кровавой тряпкой, в маяте,

С противотанковой бутылкой

Я полз под танк на животе,

Не месть, не честь на поле брани

Не слава и не кровь друзей,

Другое смертное желанье

Прожгло мне тело до костей.

Была то жажда вековая

Кого-то переубедить,

Пусть в чистом поле умирая,

Под гусеницами сгорая,

Но правоту свою купить.

Я был не лучше, не храбрее

Моих орлов, моих солдат,

Остатка нашей батареи,

Бомбленной шесть часов подряд.

Я был не лучше, не добрее,

Но, клевете в противовес,

Я полз под этот танк евреем

С горючей жидкостью "КС".

1947

* * *

Под вуалью лед зеленый,

А помнишь года:

Тебя мчали эшелоны

Бог знает куда...

Под вуалью жар карминный,

А помнишь года:

Шла ты по --">