Леонид Губанов - Серый конь

частая. Хотя в лю­
бом случае настоящее стихотворение прежде всего
продукт вдохновения, а не задействованного стихослогательного умения. И накал вдохновенности,
продиктовавшей стихотворение, остается при нем
всегда и по большому счету не убывает во времени.
...После выхода книги Леонида Губанова на­
шлись новейшие литературные прокуроры, поспе-

13

шившие вздохнуть чуть ли не с облегчением: дес­
кать, лопнул наконец и без того зажившийся миф о
Леониде Губанове. Подавай им что-нибудь эдакое,
пусть и с матерком, но выверенное рефлексией и
культурным расчетом. Губанов для них — варвар:
слишком дик, самобытен, и текст у него сырой. Это
правда. Но правда и то, что его «путаница» — про­
цитируем вновь Г. Иванова «вдруг «как-то», «поче­
му-то» озаряется «непостижимым уму» райским
светом. Этому никакой ученик не может нау­
читься и никакой мастер не может научить. Да, та­
ким был для нас Блок и никогда не был, никогда не
будет Ходасевич».
...Несмотря на массу реминисценций, губановская поэзия первична по сути. Казалось бы, о чем
речь, и так понятно, что первичность, то есть преоб­
ладание лирики над конструкцией, — само собой
разумеющаяся главная составная в творческом де­
ле. Но так далеко ушло ныне стихослагательство от
жизненно-сердечного опыта стихотворца, что пер­
вичность и впрямь выглядит порою экзотической
диковиной и реликтом.
И именно таким лириком «на разрыв аорты»
был для нас Леонид Губанов и никогда не были,
никогда не будут постмодернистские ловкачи и ис­
кусники.
Юрий КУБЛАНОВСКИЙ

Кольчуга

...Считали глупые вещи:
глаза у вороны, концы у короны.
А оказалось, — есть Щит
КАЗАНСКОЙ МОЕЙ ИКОНЫ!
Леонид Губанов. «Серый конь». 64 г.

17

* * *
Холодный пар,
хоронят прах.
Не плачьте, горе запорошится,
на мраморную доску пав,
под желтым смехом пьяной рощицы.
Жизнь хороша, и ты, король,
за тир гроша могилу рой.
С лопатой падай и греби,
тебе опять слезами ужинать.
Как мебель старую, ненужную,
Вывозят желтые гробы.
Сварганенный комок несчастия
Ваганьковским зовется кладбищем.
Все знают — я не рвусь на части,
и не хочу быть вашим классиком.
И та есенинская роль
на бархатный мой шарф не тянет.
Мне хорошо, что я король,
а буду нищим, лучше станет.
Я выпью водки на углу,
где церковь эта и ворота.

18

Я не на улице умру
среди бесстыдного народа,
а книжных полок посреди,
черновиков где рваный ворох.
А смерть Ходжою Насреддин
засыплет снегом поговорок.
«И панихиде грустной внемля»,
я вам скажу не так, а сяк —
Любил поэзию, не землю,
Как море истинный рыбак!
Москва. Ваганьково.
13 ноября, 1963 год.

ТЕБЯ ЛЮБИЛИ ПАЛЕШАНЕ
Тебя любили палешане
на знойном пузе пепелища.
Они глаза твои мешали
С ракитовою грустью нищих.
Ты нежность ищешь, весны ищешь
и ходишь к лешим по лишайникам.
ТЕБЯ ЛЮБИЛИ ПАЛЕШАНЕ.
А твой? Он был горяч и холост,
да вот пропал, от водки сгинул.
Июль, потерянный как голос,
серебряные клонит ивы.
Он ждет отливов и покосов,
как эпилога переписчик.
Без палеха тугие косы
внимая в пузо пепелища.
Но порешили парижане
тоску твою и боль родную.
Тебя любили палешане,
а к тем французам не ревную.
И красота твоя как ныне
в моей душе луною светит,

20

и что там Леонард да Винчи
в коряво-бархатном берете?
Неслыханная блажь на свете
твоя походка и улыбка.
Пора, пора забросить сети,
зову тебя, златая рыбка!
Абрамцево. Сент. 63 год.

* * *
Темно-синей силой проповедь.
Но молчанью напоказ
я пророком шел из проруби
свежевыколотых глаз.
Было мартово,
распущенно...
И, всю ночь по снегу ерзая,
пели сани, Сани Пушкина
у Руси в сосках березовых!
И ветла в дороге кланялась,
ели выли по бокам.
А на сердце тихо правилась
рукопись моим богам.
Пусть не хвалится, не хается
золотая жизнь твоя.
Пусть сентябрь, придя, не хватится —
Где же песни соловья?
Не монахи мы. Убогое
нам прискучило жилье.
Мы на бойкой тройке Гоголя
Пьем шампанское свое.

22

Души мертвые не лапаем.
А целуют, знать любим,
с электрическими лампами
пролетает херувим.
Не земля, а преисподняя
всем живым моим словам.
Где же ты страна Господняя,
Где же ты, Господний Храм???!!!
Измайловский парк.
Зима. 1963 год

* * *
Живем в печали и веселье,
живем у Бога на виду.
В петле качается Есенин
и Мандельштам --">