Алексей Борисович Горобец - Осень ветра

* * *

Вопит козёл в сарае, строит рожи

Сквозь щели, явно хочет в огород.

Ему, козлу, солому жрать негоже.

Ему капуста больше подойдёт.

Или хотя бы эти вот газеты,

Что под дверями свалены теперь.

А в огороде – нету счастья, нету!

И зря козёл, взыскавшийся до свету,

Стучит рогами и молотит в дверь.

И зря он голосит и строит рожи,

Крушит и рушит хилый мой сарай.

Зачем козлу капуста, если можно

Газеты жрать,

Мечтать о невозможном

И ждать в хлеву,

Когда наступит рай.

* * *

Земля страдала жаждой,

Ну а в зиму

Она перестаралась, упилась.

По огородам – вздыбленная грязь

В густой болотной жиже.

Нестерпимо!

Большак грунтовый уплывает мимо

Тяжёлой техники,

Застрявшей на полях.

И тучи – с мокрым снегом на паях –

Слетают вниз,

Слепят, сгущают страх

Перед обочиной,

Расквашенным кюветом.

Смычком ветров струна весны задета

Была. Но вдруг оборвалась.

И мы всё глубже ощущаем связь

С дождями, небом,

Придорожным ветром,

С обочиной, что повязала нас…

И месит грязь

Твой взмыленный КамАЗ,

Клянясь в любви

К земле и белу свету.

Но некому уже поверить в это,

И зыбко время, и неровен час…

* * *

В канаве бродит живность.

Индоутки.

Вразвалку, по колючкам, босиком.

Дворняг дворовый

Вякнет ради шутки –

И вмиг

Тяжеловесные малютки

С разгона – в небо,

Спринтерским рывком.

И с воплями – вперёд,

Через заборы,

По огородам – и в родной сарай.

Что делать! –

Время хлещет через край

И завершает с поры-разговоры

О генно-инженерных чудесах,

Мутантах, клонах, инопланетянах,

Апокалипсисе

И этих чужестранных

Страдалицах,

В чьих шёлковых глазах

И свет, и прах,

И тот извечный страх,

Что носим – и уносим – мы с тобою…

И нет для нас компьютерного сбоя,

И свет земной витает над землёй,

И оседает пыль, и кружат листья,

И мой дворняг о жизни поразмыслив,

Спит у калитки

К миске головой.

* * *

Взлетает снег,

И, покружив нелепо,

На землю возвращается опять.

Провисли провода на старых ЛЭПах,

Друг друга перестали узнавать.

Белым бело…

А где-то в подсознанье

Остылой, обесцвеченной земли

Всё теплится оставленная нами

Мучительная,

Медленная память –

Всё о любви,

О той земной любви,

Что так легко мы погубили сами.

* * *

Кривые тени, мошек суетня,

От копоти свечной вылазят очи.

Свет вырублен опять – и злобу ночи

Преумножает эта злоба дня.

Нам возвращён (доехали, привет!)

Родной лучины несказанный свет.

А хитрый дед

Средневековых хайку,

Японский бог трёхстишия – Басё,

В чаду свечи опять тебя несёт

К пруду, под сакуры,

И всё бормочет байки

Об очаге остывшем, о сакэ,

О мерине, с куста сжевавшем розу,

О белой при луне Кубань-реке…

И, отгоняя копоть, сплюнув слёзы,

Захлопнуть книгу старого Басё,

Задуть свечу, закрыть глаза

И слушать

Адажио балдеющих лягушек,

Где о тебе –

И ничего, и всё.

* * *

Смешно, наверное,

Но праздник мой таков:

Окрестный мир лепить себе из слов.

Назвать,

Означить всяческую разность,

Любовь-и-кровь

И прочие дела,

Дорогу, что туда и привела,

Куда Макар телят,

Где вкось и вкривь

Нагроможденье выброшенных рифм

И стародавний сор и непролазность.

Но пахнут сеном кизяки-слова,

Скворчит сверчок

И во дворе трава,

И как всегда, права несообразность:

Смахнув с ресниц невыплаканный смех,

Вдруг видишь всё

И понимаешь всех.

* * *

Домушной крысой по карнизам

Крадется ночь.

И телевизор –

--">