Володя Злобин - Ничего особенного

Злобин ВолодяНичего особенного

Шапка фанфика

Ссылка на фанфик: http://samlib.ru/m/m_w_w/nichegoosobennogo.shtml

Автор: Злобин Володя

Жанры: Проза

Аннотация:

Рассказ.

Размещен: 29/09/2010

Изменен: 09/11/2013

Ничего особенного

Володя Злобин

Ничего особенного

Контркультура. По страницам повести гуляет откровенный расизм. Здесь нет шаблонных телевизионных скинхедов и лозунга "Россия для русских". Герои ее, Россию, ненавидят. Вполне возможно, что мнение автора не совпадает с мнениями героев рассказа.

Приятного чтения.

Ничего особенного

Хач визжит как поросенок, и летает голова то вверх, то вниз.

Тюбик вообще-то не злой, он просто всех ненавидит. Мы зовем его Тюбиком, так как в юности он переболел туберкулезом, подцепленным от папаши-сидельца. Его характер — сдвинутая набекрень голова. Вчера он закинул под автомобиль какого-то гопаря, а перед этим вытащил из-под крыльца подъезда забившегося туда котенка. Тюбик старается попасть носком тупого форматного ботинка по хрупкому носу уже беззубого басмача.

Тот прилип к земле, как на шестую молитву. Мы, улица, резная осень, — всего лишь декорации, с претензией на золотую маску. Если первый актер труппы, Тюбик, комедиант и паяц, то

Минус как всегда умничает:

— Аллах пидарас!

Минус тощий, как жердь. Он первый по успеваемости в своем университете. Если его поставить на весы, заставить прижать к туловищу угловатые конечности, похожие на гигантские треугольники, которые учителя используют на уроках геометрии, то красная стрелка под мутным пластиком вряд ли убежит дальше шестидесяти килограмм. Долговязый минус набит костями и знаниями, торчащими из него, как из дырявого мешка. Минусу под двадцать лет.

Пойманными нами иждивенец запищал:

— Ой. Ой! Ой-ой-ой!

Я наиболее чувственная натура в нашем грандиозном трио. Мы гастролируем по городу раза три в неделю.

— Ой!

Что? Отзываться так о моей любимой музыке — это преступление. Молоток в пластиковом пакете то же самое, что и ледоруб под плащом. Я, не помня себя, в яростном берсеркерском забытье, обрушиваю тупую головку орудия на затылок басурманина. Я придаю его черепу полноценную форму. Я скульптур, в котором проснулся Да Винчи: пытаюсь исправить пародию на человека.

Одновременно с ударом очухивается ночь: визжат проносящиеся по дороге машины; фиолетовые краски удавились где-то над крышами пятиэтажек; охранник в аптеке напротив, глядя на нас, философски чешет бородку. Я думаю, он размышляет о дуалистичности бытия.

— Саныч, ты же его убил.

Да, у меня нет, и не было никакой клички, этой маски из пафосной компьютерной стрелялки и игр в террористов. Просто и без апломба на мировую революции. Сашка в училище. Санек — для моих знакомых гопников во дворе. Санечка для матери и, наконец, Саныч для еженедельного уличного террора.

— Саныч, ты ж его грохнул!

Нами хрустит облетающий палисадник. Мы как кости насаженные на ломаные вилки его ветвистых деревьев. Лунная тень бросает на вздымающиеся плечи скрещивающиеся тенеты, вышивает маленькими крестиками наши грудные клетки.

А я ведь только что впервые убил человека. И плевать, что сознание насквозь прошито идеями об избранности, исключительности и, наоборот, ничтожности, изначальной порочности некоторых рас. Всё равно, с гордостью и оглядывающимся назад страхом, на виске бьётся единственная мысль: 'Я убил человека'.

УБИЛ. Я? ЧЕЛОВЕКА!

Я мог начать хвастаться этим с шестнадцати лет. Не так уж поздно. Даже взбалмошный Тюбик — этот сумасшедший парень, с приклеенной на лице улыбкой маньяка, в черном бомбере отливающем смертью, поражен не меньше моего.

— А где Минус?

— Убёг, — шепчет мне на ухо, как любовник, пиплхейтер, — мы в разные стороны прыснули, как из члена, когда поняли, что ты сделал. А я потом на тебя наткнулся, ты что ли ничего не помнишь?

Я помнил. Многое помнил.

Моя первая акция на поприще национального движения произошла в алкогольной юности, от которой меня отделяли два долгих и насыщенных года. Четырнадцатый день рождение я, в компании единомышленников, решил отметить с помпой и размахом: разгромить вагончик с приезжими. Дело было под луною, градусом и в дачном подлеске. Первой жертвой моей неокрепшей национал-социалистической ярости пал уродливый, кособокий... сортир. Я зарядил в него ногой со всего разбегу, будто штурмовал крепостную стену и --">