Сергей Тиунов - Сутра тумбочки

Сутра тумбочки

Случилось так, что ранним летом, в пятницу, два психа в пижамах веселенькой расцветки осторожно спускались с баком, содержащим остатки дневной трапезы пятого отделения, по истертой лестнице. Внезапно один из них, низенький крепыш Леня, косивший в пятом от армии, поскользнулся на отполированном ногами клиентов и гостей заведения бетоне и шлепнулся на ступеньки. Содержимое бака опасно колыхнулось, но Леня был стоек и удержал штампованную ручку на должной высоте.

Второй псих одобрительно кивнул и произнес:

— "Все, что поднимается, поднимается из себя. Все, что падает, падает из себя". Это цитата.

— Помоги лучше подняться, клоун! — рыкнул Леня, не рискуя выйти из образа психопата, хотя цитата ему понравилась.

Спустившись, они водрузили бак на бетонную плиту за забором и направились назад, в уютный дворик, перекурить на скамейке. Однако, там уже собралась компания, так что второму психу, на пижаме которого теснились зеленоватые розы, пришлось притащить из-за крыльца разбитую тумбочку и осторожно примоститься на ее растрепанном атмосферой боку.

Как только уносящий здоровье дым омыл его легкие, в калитку с противоположной стороны дворика ворвался вдребезги пьяный субъект. Борясь с гравитацией, его организм то кидался зигзагами вперед, то сдавал назад, то застывал в экзотических позах. Прямо напротив тумбочки левая нога подсекла правую, и организм рухнул на выметенный постояльцами первого отделения асфальт.

— Все, что падает, падает из себя, — повторил псих.

Пьяный приподнялся, негодующе прищурился и хрипло воскликнул:

— Что ж ты, сволочь этакая, господа бога нашего не любишь?

Сидевший на краю скамейки Профессор вздрогнул и забормотал что-то в воротник пижамы. Никто не знал, как его звали на самом деле, но человеком он был мирным, хоть и напрочь спятившим, и в теплую погоду его часто выпускали погулять. Персонал и клиенты других отделений, располагавшихся в том же кирпичном здании, к нему привыкли и даже беспокоились, если он долго не появлялся.

Пьяный прилег, собрался с силами, снова воздел голову и повторно вопросил:

— А?

— Благомудрые друзья! — ответил с тумбочки псих в пижаме с зелеными розами (стоящая на крылечке медсестра Наташа удивленно взглянула на него и непроизвольно шагнула поближе к практиканту Шуре), — Воистину сей мудрый дервиш угадал верно. Но непросто будет ответить на его вопрос. Скажи мне, как зовут тебя, проницательный странник?

— Я п... фрр... православный! — гордо ответил тот и уснул.

Профессор вскочил со скамейки, аккуратно обошел лежащего и нервно зашагал туда-сюда меж росших у стены кустов акации.

— Ответь мне... Ответь мне... — терпеливо повторял он в воротник пижамы. Пижама безмолвствовала.

— Нету никакого бога, — буркнул, топча окурок, старый Семен Федорович из третьего. — Придумали тоже. Сталин бы им показал.

— Верую в господа бога нашего, — ответил ему пьяный, перевернулся на спину и захрапел.

— Вы оба правы, о благомудрые друзья, — поспешно сказал псих с тумбочки, увидев, как наливается классовым гневом пролетарское лицо Семена Федоровича.

— А ты тоже, патлы отрастил! — несколько невпопад ответил Семен Федорович, огорошенный тем, что с ним кто-то хоть частично согласился. Такого не бывало с тех пор, как он, тогда еще молодой труженик Запсиба, в первый раз женился.

— И это верно, — снова согласился псих. — Но вернемся к вопросу, заданному нашим усталым путником. Чтобы ответить, придется начать издалека. Чего желает человек?

Юный Славик из пятого посмотрел на Наташу, облизнулся и покраснел.

— Помимо прочего, — назидательно проговорил псих.

Славик сделал вид, что очень заинтересованно созерцает порхающую вокруг Профессора бабочку.

— Рассмотрим человека так, как большинство ныне живущих мыслят себе себя, как отдельное разумное существо. Отдельное зачастую даже от собственного тела. Воистину печальное заблуждение, о благомудрые друзья мои, но свойственное ныне почти всем. Чего может жаждать такой одинокий разум, вынужденный таскать за собой труп? Кажется, это тоже цитата.

Псих извлек из увитых зелеными розами складок пижамы носовой платок и обстоятельно высморкался.

— Чего может желать тот, кто предельно, трагически, окончательно и бесповоротно одинок?

Практикант Шура что-то шепнул Наташе, та кивнула.

— Ну так ведь коллектив... — задумчиво сказал Семен Федорович и нахмурился, то ли --">