Виктор Владимирович Шипунов - О том чего уж больше нет

семью еще одни рабочие руки! 

Гриша дурачок

Только немногие понимали пользу образования. Характерен был такой случай:

Жил на их краю станицы Гриша - дурачок. Девки, от большого ума, когда шли мимо на работу или на гулянку, даже пальцем на него показывали и почти в лицо кричали: - Гриша – дурачок. Кстати, одной из этих девок была моя бабка, Агафья, от которой я и услышал эту историю. 

Гриша и впрямь выходил за рамки привычной Темнолесской действительности: он сидел в хате или на завалинке с книжкой, которая местной, едва грамотной, а то и вовсе не грамотной молодежи казалась чем-то дурацким. Ведь в Церковной школе книжки были глупыми и не интересными, с тяжелыми старославянскими оборотами речи. Да и в школу большинство ходило год или два, а то, и вовсе не ходило. Бытовало мнение, что тот, кто умеет деньги складывать и вычитать, да подпись ставить - уже все науки превзошел. 

Куда интереснее было ходить слушать, как «играют» песни, или играть в чижа, лапту, прятки. Песни играли на голоса, а было их столько, что иные песенники за работой пели целой бригадой с раннего утра, до сумерек, прерываясь только на обед, и ни разу не повторяли песни. Некоторые знали их так много, что репертуар мог тянуться не один день. 

Прошло время. Однажды деревенский дурачок Гриша уехал из станицы по осени и вернулся только летом на каникулы. Одет он был в невиданную в станице форму гимназиста, и с книгами по-прежнему не расставался. 

Экзотический вид не пошел Грише на пользу: он стал местным клоуном, дурачком в квадрате. Бог знает, что вытерпел этот мальчик, пока учился в гимназии, а после закончил университет… 

Гриша стал инженером путей сообщения и зарабатывал в месяц примерно столько, сколько зарабатывали в год в его родной станице целой семьей. Но для подавляющего большинства станичников он так и остался Гришей – дурачком на долгие годы, до тех пор, пока некоторые не поняли: что к чему, хотя для них, да и для их детей, было уже слишком поздно. 

Понятия

- Батюшка, а вот вы говорили, что могли в казаки записаться, - как-то спросил при Илье, отца его старший брат Тихан. – А почто^[1] не записались?

Тихан был семнадцатилетним подростком, и уже четыре года был в работниках у местного землевладельца. Он был на десять лет, с учетом приписок в возрасте, старше Ильи. Хозяин ему попался добрый: прилично одевал, кормил вместе со своей семьей за одним столом, платил по договору каждый месяц. Договор хотя и был устным, но соблюдался неукоснительно - все ведь под богом ходим. Кроме того, за Тишино усердие, а часто из доброты, кроме двадцатки, в конце месяца, давал два-три пуда муки, а когда была старая одежа, то передавал с Тиханом ее для семьи. Понятия о выходных никто не имел, но в воскресенье Тихана отпускали к обедне, а потом он навещал семью, ночевал дома, а уж наутро начиналась новая неделя. 

- Знаешь, сынок, - отвечал Денис, - моего отца, как забастовка была на фабрике, казаки пороли. Вот я и не хотел, чтобы вы были казаками и людей пороли. 

Впрочем, хотя и числились они иногородними, разницы особой в этом не было. Казаки получали ежегодный надел в десять десятин для обработки бесплатно, а если им было мало, то остальное за деньги. А иногородние - за все платили. Но плата была божеской и, по сути, ничего не решала. Многие иногородние давно породнились с казаками, и сословная граница практически стерлась. Разумеется, все подчинялись атаману, которого выбирали только казаки. 

Атаман был в станице всей властью сразу: военной, гражданской, исполнительной и судебной. Но «плохие» атаманы долго не задерживались на этой выборной должности. Напротив, те, кто вел дела по обычаю и понятиям, пользовались уважением и авторитетом. Они управляли десятилетиями и к ним шли люди со всеми проблемами. 

Женится сын – атаман выделяет место под новую усадьбу, говорит в каком лесу можно нарубить бревна для дома. После зовут соседей, всю улицу, и за один субботний день валят лес, обрубают ветви и вывозят к месту будущей стройки. Рубленые избы не ставили. Как только будущий владелец обдирает кору и зачищает сучки, ставят козлы и по очереди ходят пилить, точнее, распускать на доски: обычной двуручной пилой, которая в советские времена получила прозвище «дружба», а по мотивам Доктора Айболита её же именовали тяни-толкай. При этом бревно горизонтально закатывали на два козла, и вдвоем, один сверху, --">