Дмитрий Сергеевич Панасенко - Бойня

заплатила, — слегка виновато прогудел из-за стойки меланхолично протирающий кружки Вамо.

— Я предупредил, — прошипел староста, с трудом сдерживая гнев.

— Считай, что я тебя тоже, сладенький. — Аккуратно отставив в сторону опустевшую бутылку, женщина встала из-за стола, крякнув, взвалила на плечо лежащий у ее ног здоровенный, покрытый подозрительными пятнами мешок и, слегка покачиваясь, двинулась к лестнице на второй этаж. — Эй, Вамо, а у тебя горячая вода есть?

— Серебряк, — буркнул трактирщик, — за уголь. И хоть всю ночь плескайся. Может, прислать кого? Вещички, там, постирать, спинку потереть, массаж сделать? Три серебром всего… Есть и мальчики, если хочешь.

— Кого-нибудь с носом, — на секунду приостановившись, бросила через плечо наемница, — и чтобы зубы все на месте были. В вашей дыре антибиотиков, наверное, и не сыщешь…

— Кити — не сифилитик, это у нее врожденное, — обиженно насупился Вамо, — а зубы — это ей… ну…

— Значит, не всех мутантов вы здесь не любите. — Медленно кивнув, наемница, сделала еще один шаг к лестнице и тяжело вздохнула. — Мальчика не надо, пусть лучше эта… Кити зайдет. Она ласковая… и болтает прикольно. — Пьяновато хихикнув, женщина пару раз качнулась с носка на пятку и повернулась к старосте, — а ты к ней, как, захаживаешь?

— Сука драная, — не сдержавшись, сплюнул под ноги Михо.

— Триста пятьдесят, — отозвалась девушка, уже почти поднявшаяся наверх, — за обиду. И кстати, меня зовут Элеум Ллойс. Можешь Нежитью звать, если хочешь. Или Дохлой. Не обижусь.

* * *

На улице было мерзко. Солнце уже успело скрыться за горизонтом, взошла луна, и превратившаяся под непрерывно льющими с небес потоками холодного, остро пахнущего рыбьими потрохами и чем-то неуловимо кислым ливня, в антрацитово блестящее грязевое болото земля, глухо чавкала и вздувалась отвратительными пузырями. Под расположенным на заднем дворе у трактира Хряка навесом стояли двое. Две совершенно разные, но чем-то неуловимо похожие, зябко кутающиеся в широкие полы плащей фигуры с плохо скрываемой ненавистью смотрели на воду, стекающую с крыши и собирающуюся под ногами ледяную воду.

— Фуру ее видел? Сука проклятая. Дьяволово семя… — Мы тут в шахте жилы рвем, света белого не видим, а она, как баронесса, на фуре разъезжает… Правильно батюшка наш говорит, что сладок грех, и многое грешники в этом мире имеют, ибо едят от праведников…

— Да хорош, ты… И без тебя тошно… Мне этого попа россказни, уже вот где, — выпростав из-под полы потрепанного дождевика руку с зажатой в ней тлеющей самокруткой, говорящий резким движением провел ребром ладони по горлу. — Мутанты — зло, радиация — зло. К Хряку ходить — зло. Вдовушку Мана — два кайла потискать — и то зло… В трактир, вот сказал, кто сегодня зайдет, того церковного пайка на неделю лишит… Сам за свою жизнь и палец о палец не ударил, а меня жизни учит. Проработал бы пару смен подряд в забое, а потом бы и рассуждал, как без дополнительного пайка…

— Эй, приятель, — возмутился первый. — Бога-то не гневи! Наш батюшка день и ночь за наши души молится. До рассвета встает, храм с молитвой обходит. У него все глаза от слез, что он по нашим грехам льет, красные.

— От самогона они у него красные, что ему девка Хряка по ночам носит, — хмыкнул второй. — А пузо от жратвы, что твоя женушка ему тащит, растет. Но ты прав. То, что у мутки^[2] грузовик, это как-то… не по справедливости, что ли… Видел, как она тент завязывала, проверяла? Наверняка, там что-то спрятано…

— Может, глянем? — Запустив руку под капюшон, поскреб куцую бороденку первый и смачно сплюнул под ноги.

— А если услышит? Я у девок спросил: ее комната вон там, прямо на фуру окнами… Видишь, свечку жжет…

— Ну и что? — Пожав плечами, говорящий отбросил на спину капюшон, продемонстрировал второму зажатую в руке массивную, сваренную из обрезков труб конструкцию. — Тут в каждом стволе почти двадцать грамм дымаря и две горсти гвоздей рубленных, — пояснил он озадаченно уставившемуся на самопал второму. — Я эту штуку против твари, что в забое живет, сделал. Валенки зимние на пыжи не пожалел. Урсуса с ног сшибет, не то, что девку. Пусть она, хоть сто раз мутка. Батюшка сказал, что, если кто ее привалит, он лично тому полную шапку серебра отсыплет. — Широкое лицо владельца оружия искривилось в жестокой улыбке. Свернутый набок нос издал хрюкающий звук.

— А меня, значит, за --">