(Karinana25) - Вечный, или Дорога в Кейсарию (СИ)

настолько, что мои старые спортивные штаны оказались ему явно коротки, а куртка слегка трещала в плечах. Но он не протестовал. Сожрал почти все, что я приготовил на двоих, и вдобавок выпил три чашки чая с конфетами. Другого на его месте рвало бы всю ночь, а этот свалился на кресло-кровать, которое я разложил в маленькой комнате, и заснул. С расспросами я решил подождать до утра, но сам заснуть не мог еще очень долго. Наверное, так себя чувствуют люди, ложащиеся спать рядом с тикающей миной.

Утром он опять навернул тройную порцию того, чем обычно завтракал я, и вернулся обратно на кресло-кровать.

 — Так и будешь есть-спать? — спросил я. Не то чтобы мне это мешало, но…  — Предлагаешь что-то другое? — он угрюмо взглянул на меня.

Я решил зайти с другого конца.

 — Почему у тебя нашли мои данные? Ты… помнишь меня? Ты точно Константин Бадхен?..

Я чуть не добавил — тот самый? Но сдержался.

Он несколько секунд смотрел на меня молча.

 — Я — точно Константин Бадхен. Тебя помню, а почему у меня в кармане лежала бумажка с твоим именем — нет. Поверь, у меня есть друзья поближе тебя, тот же… Я его перебил.  — Почему ты оказался без сознания на вокзале?  — Этого я не помню. Потерял последние несколько дней. Зато, каким ты был мелким мудаком в школе, прекрасно помню.  — Вот как.

Бред про школу я пока что комментировать не стал. Прежде всего следовало понять, являлся ли он моим Бадхеном, потерявшим память, или просто похожим на него бедолагой-тезкой. Или же очень хорошо притворялся — и тогда считай все пропало.

Только что он расслабленно лежал на смятой простыне, а в следующую секунду уже оказался вплотную ко мне, сгреб воротник моей домашней майки с Мстителями, и угрожающе прошипел:

 — Твоих ручек дело, Эвигер? Недолго думая, я пнул его в живот. Он отлетел на пол, и я почувствовал секундное облегчение — не тот! Хотя бы потому, что этого я не боялся. Точнее, боялся не так сильно, как…  — Руки при себе держи… Костик.  — Говнюк — выплюнул он.  — Не нравится — вали. Одежду можешь оставить себе — сказал я и прикусил язык. Нельзя отпускать его от себя прежде, чем я точно разберусь в ситуации.

Он не ушел. Вместо этого завалился обратно в постель, повернулся лицом к стене и затих. А я смотрел в его спину и продолжал напряженно гадать — он или не он?

Ничего не придумав, перебрался в свою спальню, заперся на ключ и предался невеселым воспоминаниям.

Я родился и вырос при дворе царя Ирода Великого. Того самого, который всю жизнь строил, созидал и реконструировал, а после смерти прославился лишь одним необдуманным поступком — избиванием вифлеемских младенцев. Недаром говорят: добрая слава лежит, а дурная — бежит.

В дни моего детства и отрочества, которые я провел во дворце, прислуживая государю, он казался в моих глазах, да и в глазах многих других подданых мудрым, дальновидным и справедливым правителем. Спустя годы после того, как я покинул дворец, я слышал об Ироде уже совсем иные слухи, и это еще долго больно ранило мое сердце.

Хоть и родился прямо во дворце, был я не придворным и не воином, а всего лишь скромным сыном такой же скромной, но преданной царю служанки. Отец мой… скорее всего, служил какой-нибудь шишкой при дворе — иначе вряд ли можно объяснить, почему мы с матерью жили прямо там, в относительно удобных покоях для слуг, и никто не тыкал в нас пальцем, что она родила меня без мужа. Тем не менее имени отца я не знал, а спрашивать мать было бесполезно.

Жили мы ни в чем не нуждаясь, вдобавок в тринадцать лет меня сделали помощником царского виночерпия — единственного человека в этом мире, которому доверял государь.

Так уж издавна повелось, что виночерпии и их помощники по долгу работы много чего видят и слышат — вино людям развязывает языки, распускает руки. К тридцати годам, когда я сам стал старшим виночерпием и заведовал царскими винными погребами, оставалось мало такого, что бы я не видел, не слышал, или не знал: соблазнения невинных, тихие отравления неугодных, союзы врагов и смертные ссоры союзников — все это проходило мимо меня, не особо трогая душу.

От меня требовались две вещи: следить за вином и держать язык за зубами. И то, и другое у меня неплохо получалось.