яд в стакан твоей бедной доверчивой тети. Я убил того маггла на твоих глазах, но ты не сбежала, не попыталась предать меня в руки правосудия. Это и есть то чудо, та сила, которую я ищу.

Твоя любовь, которую ничто не в силах пошатнуть, — именно это мне и нужно. Но под конец твои сомнения стали слишком сильными и глубокими. И когда я понял, что ты равно готова и остаться со мной и бежать, у меня не больше не было выбора. Ты помнишь, Синистра, как ты схватила свою волшебную палочку и попыталась сбежать? Нет, наверное, не помнишь. Ты была слаба, твой разум помутился. Но в твоих глазах была такая решимость…

— Что ты сделал? — спросила Джеки шепотом — на большее не хватило голоса. Том усмехнулся.

— Ничего особенного, — ответил он небрежно, как будто его спросили о погоде.

— Собственно, я всего только сделал так, чтобы ты больше никогда не помышляла со мной расстаться.

Джеки зажмурилась, пока его слова снова и снова звучали в ее ушах. Ее тело снова покрылось колючими мурашками, и она в страхе открыла глаза и уставилась на свои руки. Рисунок змеиной чешуи проявился явственнее на этот раз. Она попыталась соскрести его ногтями, но не преуспела. В панике, пытаясь содрать с себя собственную кожу, Джеки услыхала мягкий и спокойный голос Тома.

— Это напрасный труд, моя Синистра. Ты ничего не можешь сделать. Нет никаких контр-заклятий. Чары Маледиктуса необоримы.

— Мале… — прошептала Джеки, но окончание слова растаяло на ее губах. Том снова улыбнулся — или ей показалось, потому что перед глазами поплыли круги. В этот раз ее тело как будто утратило костный остов. Руки приклеились к бокам, ноги превратились в длинный гибкий хвост. Сквозь двоящиеся очертания собственного тела перед глазами она увидела, как поверх чешуек приступает черный узор, как будто наброшенная сеть.

— Что со мной?.. Что это?..

Она точно знала, что Том прекрасно ее понимает, но он только молча следил за тем, как ее тело трансформируется — в этот раз гораздо сильнее, чем в прошлый. Джеки со свистом втянула воздух ртом, и мучительные ощущения внезапно стали ослабевать.

Тьма накрыла ее измученный разум и тело. И Джеки не сопротивлялась.

***

Когда она снова пришла в себя, Том как будто держал верхнюю часть ее тела на руках, сидя на краю ее постели. Его удивительно горячая рука нежно поглаживала ее шею и начало груди. Ощущение было необыкновенно приятное, настолько, что Джеки захотелось застонать. Но вместо стона с губ сорвалось тонкое, тихое, шелковистое шипение.

— Моя Синистра, — сказал Том, склоняясь над нею. — Ну разве я мог тебя отпустить? Разве я мог позволить тебе уйти?

В глазах у Джеки все расплывалось, она видела Тома как будто сквозь стекло, которое то затягивалось туманом, то снова прояснялось. Сердце то прыгало в груди, то почти совсем останавливалось. Попеременные волны жара и холода захлестывали ее тело, заставляя то дрожать, то замирать.

— Скоро пройдет, моя дорогая, — ласково шептал Том, поглаживая ее, целуя в лоб, щеки и губы. — Потерпи еще совсем немного, моя Синистра… Ты будешь моей самой прекрасной, самой незаменимой драгоценностью. Ты будешь последней хранительницей моего бессмертия. Ты — и твоя бесконечная, бескрайняя любовь.

Джеки всю затрясло с такой силой, что Тому пришлось прижать ее к себе обеими руками. Слегка покачиваясь вперед и назад, он переждал, пока судорога отпустит и снова поцеловал ее в сухие губы, которые стали вдруг странно твердыми.

— Ты — первое живое существо, которое меня полюбило, — прошептал Том, прижимаясь щекой к ее похолодевшему лицу. — Отец никогда не хотел и знать обо мне. Мать умерла, покинув меня одного. Я никогда и никому не был нужен, как никогда и никто не был нужен мне самому. Но потом появилась ты — и ты полюбила меня по-настоящему. Не так, как старуха Хепзиба, не так, как все эти старые ведьмы, у которых я выведал немало тайн. Не так, как те, которые называли себя моими последователями. Нет, я сразу это понял. Ты — избранная, Синистра, и я уже не могу с тобой расстаться.

Джеки почувствовала, как защипало в глазах, как перехватило горло. И это — ее Том? Такой холодный, отстраненный — и вдруг разговаривает с ней о любви, о чувствах и своем беспредельном одиночестве, и боль поднялась в ее

--">