Мария Берестова - Покорение Михримах

по-другому. Вот и мое тело отдано теперь в уплату за спокойствие моих братьев и матери.

Вопреки моему сжавшемуся тугим ожиданием сердцу, Рустем-паша не тронул меня, а достал из своего одеяния какой-то странный землистый флакон. Что это? Что он собирается делать?

— Это яд, госпожа, — ответил он на мой невысказанный вопрос, вызвав еще большее недоумение. Он что, отравить меня хочет?! — Очень сильный. Достаточно выпить несколько капель, и сердце разорвется, изо рта хлынет кровь, и ничто уже не поможет.

Да нет, судя по всему, тут дело в другом!

Он неожиданно встал передо мной на колени — слишком близко, и я попыталась отодвинуться. Я чувствовала полное смятение. Он что, хочет убить себя прямо у меня на глазах?! В чем смысл всех его действий?!

- Я отдаю вам свою жизнь, госпожа моя, — проникновенно продолжил он. — Мне не важны ни власть, ни земли, ни должность, ни деньги. Только скажите — и я покончу с собой!

Мое горькое смятение еще усугубилось. Неужели матушка ошиблась? И дело не в политике? Она так верила Рустему! И теперь, когда она исполнила его желание и продавила этот никях со мной — он готов обмануть ее доверие и просто умереть?

Я не способна была понять, что происходит, почему он поступает так. Но то, что происходило сейчас передо мной, было слишком страшно: я видела в нем решимость убить себя, я видела, как он решительно сжимает флакончик.

Я не могла допустить его смерти; не для того я заплатила столь дорогую цену. Он должен жить и должен быть гарантом безопасности моей семьи!

Я успела удержать его руку, не давая принять яд — ненавистная хна запачкала и новоявленного супруга. Кажется, он неверно расценил мой жест и разглядел в нем согласие принять его любовь; он сжал мою руку и приник к ней с длинным поцелуем. В этот страшный миг донельзя нелепая мысль давила на меня: из-за хны мои руки сейчас пахнут склизким, кислым запахом, который я и сама ощущаю — как он может целовать эту хняную кожу, не испытывая отвращения?

Я не стала его отталкивать: такова была цена. Таков был мой долг. Я не могу позволить себе ни движения, ни стона, выражающего всю мою боль, все мое отчаяние. Я — госпожа. И я сделаю то, что должно.

Я не могла позволить себе ни просьбы, ни мольбы о пощаде. Лишь один умоляющий взгляд не сумела я подавить в тот момент, когда паша поднялся и притянул меня к себе, — лишь секунда слабости и безволия, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы все погубить.

Он слишком внимательно смотрел на меня; и он увидел этот вырвавшийся у меня взгляд, эту предательскую мольбу о пощаде.

Он остановился; отпустил меня, и темный взгляд его стал проницательно-ищущим, что заставило меня отвести глаза, которые, как я теперь знала, могли выдать мои чувства.

Молчание сдавливало нервы с минуту, и я пыталась набраться сил и мужества, чтобы достойно принять то, что готовит мне эта ужасная ночь. Босыми ногами я ощущала холод, тянущийся вдоль пола. Скорее бы все закончилось!

— Госпожа, — я успела собраться и смело посмотрела на него, — я… Вам не надо бояться меня, госпожа.

Возмущение поднялось во мне сильной волной. Что он себе позволяет? Чтобы я — и боялась?!

Я открыла было рот, чтобы высказать ему это; но его торопливый жест заставил меня сжать зубы, и он продолжил сдавленным голосом:

— Я не обижу вас, госпожа. Верьте мне.

В который раз за эту горькую ночь я испытала потрясение: правильно ли я понимаю его? Он… он не тронет меня, не будет настаивать на близости? Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой!

И все-таки жгучая надежда мгновенно прорвалась сквозь отчаянный страх: брак этот станет вполовину менее чудовищным, если… но нет, это, правда, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не он ли минуту назад рассказывал, как много лет он мечтал обладать мною? Он не отступит — теперь, когда я в его власти. Мужчины не отступают.

Пока надежда внутри меня боролась с трезвым расчетом, он мягко взял меня за руку; я вздрогнула от неожиданности и страха. Он склонился к моей руке с поцелуем, и я неосознанно сжала его ладонь в поисках поддержки.

Он выпрямился и пожелал мне доброй ночи; наверно, он и вправду хотел уйти, но я все еще машинально держалась за его руку — так крепко, не в силах разжать. В этом нашли себе выход мои перемученные сегодня нервы (2). Я вцепилась в его руку, как в последнюю точку опоры; если бы не это — я бы упала без сил прямо сейчас.

К моему ужасу и стыду, от него не --">