Владимир Болучевский , Виталий Дмитриевич Гладкий , Андрей Баранов , Сергей Алексеевич Булыга , Анна Барт , Светлана Георгиевна Гончаренко , Леонид Девятых , Вадим Волобуев , Александр Г. Богданович - Антология исторического детектива-30. Компиляция. Книги 1-10

Крыма и усмирение дерзкого Емельки Пугача вознесли царскую корону в неведомые выси, где ей и надлежало оставаться, однако смерть императрицы все изменила. Наследник престола решил перетряхнуть государство российское как старое, траченное молью и поеденное мышами одеяло, и с этой целью незамедлительно призвал к себе из деревни старого друга детства Сашку Куракина, произвел того в вице-канцлеры и действительные тайные советники и осыпал многочисленными милостями, орденом св. Андрея Первозванного и золотым дождем. Однако все это не объясняло графу Г. причин его вызова в Петербург. Граф вздохнул, поежился, сбил с плаща снежинку и поскакал далее, навстречу судьбе. Он всегда скакал навстречу судьбе, полагая, что бежать от нее унизительно и не достойно дворянина.

В это же время и по той же дороге, но в противоположном направлении следовал недоучившийся студиозус Морозявкин. Имя его было Владимир, но сам он любил называть себя Вольдемаром. Он был вечный студент и странник. Во времена обучения его в Московском Университете, основанном графом Шуваловым, любимцем государыни Елизаветы Петровны, он хотел постичь всю бездну познания и залиться светом Истины с головы до пят. Много воды утекло с тех пор, Морозявкин успел побывать и на философском, где начиналось общее обучение, и на юридическом, и даже на медицинском факультете, но ни одна наука так и не удостоилась особой его любви.

В указе об образовании университета было прямо указано – «для генерального обучения разночинцев», и Морозявкин был самым разночинным из них. Еще великий Михайло сын Ломоносов утверждал, что в университете тот студент почтеннее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нужды. Морозявкин привык до всего доходить своим умом и учился прилежно, но непостоянно. Беспокойная натура бросала его по свету из одного конца империи в другой, и даже завела однажды за границу.

Уже и в те времена наиспособнейших студентов временами посылали в западные университеты, дабы сдобрить их образование. Морозявкина тоже послали, и очень далеко – аж во Францию. Там, во французской чужой стороне, ему и предстояло учиться в университете именуемом Сорбонна, грызть гранит науки и преумножать кладезь познания, но на месте он опять не усидел. Странствуя по Европам, он присоединялся то к Лейденской, то к Лейпцигской колонии аристократов, которые состояли из детей богатых и влиятельных родителей.

В Лейдене и Лейпциге расцвет колоний уже подходил к закату, и к бывшим аристократическим гнездам примазывались различные разночинцы вроде Морозявкина, удивлявшие графских сыновей своей выносливостью в смысле пития. Фамилии Куракина, Нарышкина, Апраксина, великого Радищева в разные годы перемешивались там с простонародными – впрочем причиной тому часто была привычка молодых русских дворян брать себе псевдонимы вроде Борисова или Мещеринова, так что Морозявкин не выглядел белой вороной, тем более что на княжеских пирушках пил за четверых, а ел за пятерых, что однако никак не отражалось на его худой фигуре вечного аскета.

Как раз в это время Вольдемар понял, что в Питере ему более ловить решительно нечего, и скорым шагом направлялся по зимней дороге прочь из столицы, путешествуя ради экономии пешком. Зорким глазом он разглядел скачущую ему навстречу фигуру графа Г., и стал размышлять, как и чем тут можно поживиться. Финансовое состояние Морозявкина было таким же плачевным как у Пензенской губернии. Последние копейки жалобно звенели в карманах, мороз пробирал сквозь худой плащ до костей, спасала только быстрота шага.

В стольном граде он промышлял медициной и цирюльным делом, а также читал философические лекции скучающим барышням. Однако после того, как некоторые барышни настолько увлеклись философией Морозявкина, что оказались в интересном положении, Вольдемара перестали подпускать к приличным домам на пушечный выстрел. Лечебные пиявки, которыми он лечил все болезни, от ломоты в костях до поноса и запоя, тоже сочли немодными.

В моде были немецкие доктора и французские учителя, и хотя Вольдемар уверял всех и каждого, что он практически француз и только злой волею судеб вновь оказался в России, это не помогало. Ему пришлось почти бежать. Грибоедов тогда еще не написал свое знаменитое «Горе от ума», так что Морозявкин никак не мог процитировать «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок», тем более что речь шла о Санкт-Петербурге, но он ринулся --">