Николай Авраамович Терешко - Возможны варианты...

Возможны варианты...

ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ЗЕМЛИ

I

Была глубокая осень, уже зарядили холодные дожди. Но именно такую пору выбрал я для очередной поездки к Терентию Семеновичу Мальцеву: знать, дома будет беспокойный человек, в погожий-то день ищи его по полям.

В просторной рубленой избе Мальцева чисто, блестят янтарные полы, янтарем же отливает добротная, простая мебель. Ни ковров, ни заморских гарнитуров. Зато книг — половодье. Они в горнице, в сенцах и, как я уже знал, на чердаке, в сундуках и шкафах. Тысячи книг по самым разнообразным дисциплинам. Особенно много по земледелию, истории, философии. Все читанные хозяином не один раз. Среди них и написанные им самим.

Терентий Семенович пишет вроде о сроках сева и парах, системе земледелия и сортах пшеницы, а получается — о жизни, Родине, человеке.

«За долгие годы свои, оставаясь наедине с полем, мысли мои, направленные к малому пшеничному зернышку, неизменно уходят к величайшему зерну жизни — Человеку».

Пишет он просто и мудро, а потому увлекательно. Рассказывает еще лучше, часто за подкреплением своим словам обращаясь к книгам. Нужный факт или мысль он отыскивает в любой книге с такой точностью и быстротой, будто наизусть знает, что на какой странице написано. Я удивляюсь его памяти и спрашиваю, как ему удается помнить столь много, ведь годы уже не малые.

— А и скажу, я ведь за всю жизнь и рюмки не пригубил. И не куривал вовсе-то. Пагубное это дело, — высоким, резким голосом отвечает хозяин, по-уральски окая.

Разговаривая, он порой сидит на стуле, наклонясь вперед, к собеседнику, и свесив между колен руки, словно давая им отдохнуть. Они у него большие, разработанные долгим трудом. А порой неторопливо ходит по горнице в толстых вязаных носках. Одет он почти всегда одинаково: рубашка-косоворотка, подпоясанная ремнем, простенькие брюки. Сам седой, густобровый, лицо тонкое, загорелое. Взгляд живой, но не допытывающий, а понимающий, располагающий к откровенной беседе.

Жизнь Терентия Семеновича описана в многочисленных статьях и книгах, отображена в кинофильмах. Писал о нем и я не раз. Но сегодня речь не о биографии знаменитого хлебодара — о его дружбе с книгой, о пристрастном, требовательном отношении к слову сказанному и написанному, о его глубоко философском проникновении в тайны земли и сущность земледелия.

Когда у Мальцева спрашивают: «Чем занимаетесь, Терентий Семенович?» — он неизменно отвечает: «Хлебопашеством занимаюсь». Но с полным основанием мог бы добавить: «…книги пишу». На его счету без малого два десятка книг и брошюр, полторы сотни статей, изданных не только в нашей стране, но и за рубежом. И тут хочу вспомнить любопытный случай.

Однажды осенью, а было это чуть ли не треть века назад, не любивший и не умевший болеть Терентий Семенович слег-таки. Поместили его в одну из лучших столичных клиник, и тут-то курганского полевода разыскало письмо из Америки. Некий мистер Гаррет писал:

«…в «Нью-Йорк таймс» и в ряде наших журналов я узнал об успехе, которого Вы добились, используя в некоторой степени мысли Эдварда Х. Фолкнера, изложенные в его книге «Безумие пахаря»…»

Между тем Терентий Семенович этой книги и в глаза не видел, да и не мог видеть: к тому времени она в нашей стране еще не была переведена. Об этом курганский земледел написал своему американскому корреспонденту и попросил у него книгу Фолкнера, которую вскоре получил. Лишь тогда она была переведена и издана у нас в 1959 году. Нет, не от Фолкнера шел Мальцев. Он шел от отечественной науки, от своей собственной практики и создал свою, «мальцевскую систему земледелия». О ней, как и о самом ее авторе, написано немало. Еще Валентин Овечкин в 1954 году писал, что Мальцев — «кровный враг шаблона в сельскохозяйственной науке и практике, горячий поборник смелого творчества и разумной инициативы». И еще из Овечкина:

«Все, кому в борьбе за новое и прогрессивное в земледелии приходится сталкиваться с формалистами, рутинерами, любителями шаблонов, все, кому

--">