Сьюзен Зонтаг - Под знаком Сатурна

Из-под его пера выходила взвин­
ченная смесь синтаксической неповоротливости и словесной
точности; он был способен на фразы восхитительной чистоты
стиля и живости языка — но мог порой и писать настолько
небрежно и неумело, что казалось, будто он делает это нароч­
но. Впрочем, это не имело никакого значения. Преданным
и воодушевленным поклонником я оставалась именно из-за
его голоса, то есть его интеллекта, воплощенной поэзии этого
интеллекта. Хотя благосклонным как писатель он был нечасто,
письмо и ум его, несомненно, благодатью отмечены были.
Писатель, берущийся за многое, в Америке обычно вызывает
ужасную, черную обиду. Пола Гудмана попрекали тем, что
он писал и стихи, и пьесы, и романы, а также социальную
критику или книги на узкоспециальные темы, неприкосновен­
ность которых стерегут цеховые и академические церберы:
городское планирование, образование, литературная критика,
психиатрия. Такой ученый-халявщик, психиатр с большой

Сьюзен Сонтаг

Под знаком Сатурна

дороги, прекрасно разбиравшийся в природе как вещей, так
и людей, многих выводил из себя. Подобная неблагодарность
меня всегда поражала. Знаю, часто жаловался на нее и Пол
Гудман. Возможно, острее всего это выражено в дневнике,
который он вел с 1955 по 1960 год, позднее опубликованном
под заголовком «Пять лет»: там он сокрушается по поводу
недостатка известности и того, что его не признают и не воз­
награждают по достоинству.
Дневник этот писался на излете долгого периода неизвест­
ности, поскольку с выходом «Взрослея без толку» в 1960 году
он таки прославился, тиражи его книг выросли, и их, надо
думать, даже стали больше читать — если доказательством
можно счесть то, как часто идеи Пола Гудмана повторялись
(при этом без ссылки на него самого). С 1960 года он начал
прилично зарабатывать — поскольку относились к нему уже
с нужным пиететом, — прислушивалась к нему и молодежь.
Казалось, все это ему льстило, хотя он по-прежнему сетовал,
что-де недостаточно знаменит, что его недостаточно читают
и вообще недооценивают.
Отнюдь не будучи эгоистом, которому всегда всего мало, Пол
Гудман совершенно справедливо полагал, что заслуженного
внимания ему не оказывали. Это становится вполне очевид­
ным в некрологах, которые мне довелось прочесть после его
смерти в тех немногих американских газетах и журналах, ко­
торые я получаю здесь, в Париже. В них он предстает всегонавсего любопытным писателем-нонконформистом, который
слишком разбрасывался в творчестве, выпустил «Взрослея без
толку», повлиял на бунтарскую молодежь в Америке 1960-х
и был несдержан в описаниях своей сексуальной жизни.
Трогательный некролог Неда Рорема (единственный из всех,
прочитанных мной, хоть как-то отражающий важность Пола
Гудмана) напечатан в Village Voice — газете, которую читает
большая часть его поклонников, — лишь на 17-й странице.
В оценках, появляющихся сейчас, когда его уже не стало, Пол
Гудман описывается как маргинал.
Я бы не пожелала Полу Гудману статуса медиазвезды, выпав­
шего на долю Маклюэну или даже Маркузе — такая слава мало
как связана с истинным влиянием и вряд ли отражает то, на­
сколько широко читают того или иного писателя. Меня коро­
бит, скорее, то, что как должное Пола Гудмана воспринимали

О Поле Гудмане

11

даже его почитатели. Люди, как мне кажется, по большей
части не осознавали, с какой незаурядной личностью имели
дело. Ему было по плечу почти все, и он не оставлял в сторо­
не ни одно из истинных призваний писателя. Хотя проза его
становилась все более нравоучительной и сухой, он продол­
жал расти как поэт редкой и совершенно немодной сегодня
чуткости; однажды станет ясно, какие замечательные он писал
стихи. Многое из того, что он говорил в своих эссе о людях,
городах и общем восприятии жизни, очень верно. То, что
у него считали дилетантством, на самом деле тождественно
его гению: такое дилетантство позволило ему привнести в во­
просы обучения, психиатрии и гражданства поразительную,
скупую на слова точность понимания и смелость задуматься
над практическими изменениями.
Сложно перечислить все, чем я ему обязана. На протяжении
двух десятилетий он оставался для меня попросту самым
значительным американским писателем. Он был нашим
Сартром, нашим Кокто. Ему не хватало несравненного ин­
теллекта --">