Владимир Германович Тан-Богораз - Очерки колымскаго края

духъ запиратся грудѣ! А, межъ тѣмъ, на иныхъ берегахъ быстерь, въ водѣ горавникъ^[13], тальникъ. Пока бережникъ идетъ, всѣ ноги то-есть себѣ издрэжетъ!.. А на берегъ выйдемъ, сушиться негдѣ, да и врэма нѣту. Когды ты тутъ сушиться станешь? Такъ и ходимъ суточно мокрые! Только спаси Богъ, если удастся рыбку по рыбкѣ сварить. Горачей щербой^[14] нутро опалить — все-таки, хоть, немножко, да отойдетъ..

— Да, сто? говорилъ мнѣ одинъ промышленникъ: ины то въ этой мукѣ обезсиливаются, сами и въ карбасъ подняться не могутъ, ихъ изъ воды то на рукахъ вытащиваютъ, на рукахъ и къ балагану приносятъ. Да, вотъ, веснусь, мы на ярмонкѣ были, такъ къ намъ Завитой пришелъ, въ родѣ какъ гостить. — Поѣдемъ, говору, съ нами, Ваня, на тоню! Поѣдемъ! говоритъ. Вотъ и выѣхали. Попробовалъ я весломъ — до самой дужки вода, — «Спущайся, говору, Ваньва!» — «Робаты!^[15] говоритъ, — онъ чего брэдитъ? Этакую глубь тебѣ какой православный спустится?» — Спущайся, говору, коли съ нами на то пріѣхалъ!.. Онъ и спустился и поволокъ клячъ^[16]. О, быстерь! Такъ съ огня и рвэтъ! А между тѣмъ берегъ стопило. Въ водѣ тальникъ, только вершинки торчатъ. Съ полтони мой Ваня кричитъ. — «Ой, бросю клячъ! Ноги кровь издрэзалъ! Терпѣня нѣту!» — А вижу — по обоимъ крыламъ рыба такъ и запрыгала неводу… — «Эй, Ваня! говору, — сонце!.. Покрѣпися, для Бога! Эту тоню притянемъ, больше и неводить не станемъ!..» Ну, притянули — правда, ужъ настояще кай-быть^[17]. А Ваню-то ужъ въ карбасъ за ручки подняли, самъ сясти ужъ не могъ! Оттуль напраходъ погребли домой!.. — «Ты сто говоришь? возражаетъ другой: вотъ третьемъ году Иванъ Ефимовичъ совсѣмъ закаралъ Шкарина да Ваську — они у него въ работникахъ были. Ну, онъ человѣкъ на промыселъ лютой, жарной, весной совсѣмъ не спитъ, ходитъ суточно, въ круговую со сонцемъ въмѣсть; а они, самъ знашь, не совсѣмъ!.. между тѣмъ, онъ хозяинъ. У него одежа перемѣнна, сяка разна, ну ему и хорошо. А у нихъ какъ по одной кукашечкѣ, ну они и окрѣпли^[18]! Напослѣдокъ самъ привезъ ихъ къ намъ на большу тоню. Они и весло-то въ руки взясти не могутъ!.. Вынули ихъ изъ карбаса, потащили въ балаганъ, такъ сами передъ огнемъ и стоять не могутъ — сзади человѣкъ за руки поддярживатъ. Какъ отпуститъ, такъ кзади и летятъ пластомъ, какъ сонна рыба».

— А у насъ, Песчаномъ, говоритъ третій: и того тебѣ хуже! Бродишь, бродишь подъ пазухъ, а у прибора^[19] нагибаться станешь, чисто ротомъ вода наливатся. До прибору станемъ доходить, совсѣмъ до нагишка раздѣваемся, то есть до порковъ и до рубахи. Въ чемъ мать родила, въ воду спущаемся, такъ и ходимъ. Ну, изъ воды вылѣземъ, суху одежду надѣсти къ намъ и хорошо!

А между тѣмъ ходимъ суточно, сонъ чисто не знаемъ! И покуль чайникъ варится, уснемъ въ сидѣнку, облокчимся какъ-нибудь, да и опять на округъ. Все равно сонце, гоняемъ! Промыселъ не охота отпустить: потомъ не наставишь!..

А, межъ тѣмъ, кусокъ добудешь, и тотъ охранить не можно. Какъ только напромышляемся, дойдутъ до верьху слыхи, сто у насъ добычно, сейчасъ это придутъ разныя лица, съ чаями, да съ табаками, и давай ѣдемно собирать! Иной-отъ юколу^[20] свою только и видитъ, покуль она на вѣшалахъ сохнетъ, потуль только и говоритъ сто — «моё»! Какъ эти проѣзжающіе уйдутъ, иноди остаемся такъ, что передъ чаемъ и закусить нечего… Какъ станемъ дѣлать? Чаекъ надо, табачекъ надо, ново́му^[21] то рубаху. Тоже всѣ живые люди. Тутъ опять долги! Того злѣе заводное^[22]. Самъ знашь, у насъ какой заводъ? А безъ заводу ты какъ добудешь? Иноди трахлятся^[23], юколу отдаемъ по четверти за вязку^[24]… А въ этакой бродкѣ, да мокрости какъ ты будешь безъ питья? Тутъ и промыслу не радъ станешь. Лучше ужъ послѣдняго куска лишиться!

Гиблое мѣсто эта Походская виска! На всемъ свѣтѣ едва-ли можно найти подобный заброшенный уголъ, гдѣ-бы осколокъ культурнаго народа жилъ въ такомъ безпомощномъ уничиженіи, ограничивъ свои потребности до minimum'a необходимой насущной пищи и все-таки находясь подъ вѣчной угрозой голода, даже голодной смерти. Кругомъ нагая безплодная тундра. Нѣтъ ничего, нѣтъ даже дровъ, не чѣмъ топить избы. Край лѣсовъ остался далеко позади, топить приходится плавникомъ скудно разбросаннымъ по берегамъ Походской Колымы (матерая борозда проходитъ по правой, Сухарной, вѣтви, унося съ собой большую часть пловучаго лѣса). Зимой приходится ѣздить по дрова за 20–25 верстъ, собирать кокорникъ, осколки мокрыхъ и полугнилыхъ стволовъ. Чуть только холодъ уменьшится, --">