Тило Саррацин - Европе не нужен евро

В отличие от Рональда Рейгана Гельмут Коль не был человеком деталей, он был человеком образов. И к тому же слишком эмоциональным. На пленке, которую Гельмуту Колю в 1991 году показали для принятия решения напротив друг друга было, очевидно, написано: «Их Европа» и «Наша Европа».

«Их Европа» – это был список мелких возражений непопулярных технократов и приверженцев политики формирования экономического порядка, которые сдерживали бы великую европейскую идею и раздробили бы ее до неузнаваемости.

«Наша Европа» – это таблица законов с заголовком «Европейский валютный союз», которая указывала путь в Землю обетованную под названием «политический союз». И Гельмут Коль на этой картинке был Моисеем немецкого народа на пути к его европейскому предназначению.

Я не воспринимаю эту картинку как чрезмерно ироническую или циничную. Скорее я полагаю, что в переносном смысле именно так это и происходило. Как и многими пожилыми людьми, Гельмутом Колем двигало желание за отведенное ему время по возможности до конца урегулировать важные долгосрочные вопросы, на которые у его преемников не будет достаточно мудрости и сил, даже если какие-то технические мелкие пункты останутся еще не выясненными. Таким образом, Германия пришла к евро. Эксперты Ганс Титмайер, Хорст Келер, Юрген Штарк и многие другие помощники на высоких постах скрипели зубами, выражали сомнения, но в конце концов все же протянули руку помощи для того, чтобы способствовать созданию волшебной мечты – «Европейского валютного союза». Они даже изобрели инкубатор под названием «стабилизационный пакт».

Но волшебная мечта «Европейский валютный союз», едва возникнув, стала моментально развиваться, а в последние годы все более, по своим собственным законам и все упорнее не поддавалась попыткам создателей укротить ее.

Было бы несправедливо и неразумно упрекать сегодняшних ответственных политиков в предыстории общей валюты. Меркель, Саркози и все, кто сегодня несет за нее ответственность, не имеют никакого отношения к этой предыстории, но им приходится иметь дело с ее последствиями. Однако обыватель испытывает не больше доверия к вопросу общей валюты, чем это было в 1992 году. Перенасыщенность кризисными ситуациями, крики о катастрофах, призывы к солидарности и взаимные упреки привели многих людей в замешательство и к потере памяти, способствуя всеобщему неудовольствию. Юрген Краубе цитирует в этой связи высказывание древнегреческого историка Фукидида о том, что на войне слова утрачивают свое конкретное значение, потому что они применяются только в тактическом смысле, и считает, что это также относится и к экономическим кризисам⁵. Доверие к евро упало, и особенно тревожно то, что младшее поколение доверяет ему еще меньше, чем старшее⁶.

Ангела Меркель ничего не могла поделать с неразберихой, доставшейся ей. Но она приняла наследие Коля и летом 2011-го оказалась его достойной политической дочерью с формулой «Если рухнет евро, то рухнет и Европа». Таким образом она ясно показала свою позицию, что сейчас не время для национального эгоизма и мелочных фискальных расчетов. Великое общее дело оказалось в опасности, казалось, что под угрозой было также завещание Роберта Шумана и Конрада Аденауэра. Поэтому министр финансов Германии Шойбле уже после своего вступления в должность в ноябре 2009-го, казалось, больше заботился о европейском будущем, чем о государственных финансах Германии.

Гельмут Шмидт со всей силой своего авторитета, как бывший бундесканцлер и специалист в области мировой экономики, также подчеркивал эту линию, когда он 4 декабря 2011 года в своей речи на съезде СДПГ очень много говорил на тему немецкой вины за Холокост, о европейском завещании Роберта Шумана и Конрада Аденауэра, об общей валюте и о необходимости солидарной немецкой ответственности за долги стран-партнеров в европейском пространстве⁷.Эта речь выразила суть дилеммы Германии: постоянное пребывание в состоянии вины послевоенного времени. Гельмут Шмидт показал моральную силу, проявленную Германией, которая и дальше будет выигрывать, принимая на себя эту вину. Но он показал также и опасность, заключающуюся в том, что сознание вины Германии может влиять на решения, которые лучше было бы принимать на основе экономической целесообразности и тщательного взвешивания интересов. Трагизм Гельмута Шмидта состоит в следующем: даже когда он не прав, его --">